Читать книгу - "ПереКРЕСТок одиночества – 3 - Дем Михайлов"

— Ты силен душой, Охотник.

— Но я так и не понял… Проводник? Соединяющий души?

— Сейчас ты все поймешь. Мы… не все… но многие из нас считают, что это как… «ледяной забег». Понимаешь? Нас сюда сослали искупать грехи. Это лишь символично… акт веры… а может просто попытка придать смысла этому злобному безумию, что исковеркало наши жизни…

— Ты очень хорошо знаешь наш язык.

— Мой «ледяной забег» длился сорок лет и продолжается. Было время изучить многое — горько рассмеялся Зурло — Видишь ли, Охотник. Преступник, что бредет в снегах… он не один. С ним всегда идет кто-то рядом. Мы его называем по-разному, много у него имен. Но он не проводник… и не указывающий путь… он просто идет неподалеку от тебя, иногда сближаясь и разговаривая.

— Это человек? Настоящий? Из плоти и крови? Или что-то вроде святого духа или ангела хранителя?

— Вот! Ангел хранитель! — воскликнул старик — Правильное название! Да! Но он не святой дух, нет. Он такой же как ты — человек. Его задача — разговаривать с тобой. Понимаешь? Он всегда тот, кто опытен в снегах, кто может жить во льдах и не погибнет даже в лютую пургу.

— Профессиональный охотник?

— Кто-то такой как ты…

— Я не профессионал — покачал я головой, борясь с желанием впиться ногтями в зудящую щеку.

— Но однажды ты им станешь. И вот тогда ты был бы тем, к кому первым обратится… комиссия… что попросит тебя сопровождать преступника избравшего «ледяной забег».

— Он может указывать ему путь?

— Нет. Это запрещено. Во всяком случае не напрямую. Но он делает нечто куда более важное… он разговаривает. Он идет рядом с бредущим по снежным полям и разговаривает с ним. Они беседуют о разном — вот как мы сейчас с тобой. Он прислушивается к словам преступника, вглядывается в его лицо, оценивает каждый его жест. И заодно подбадривает, не дает…

— Угаснуть его духу — вставил Анло — Подбадривает!

— Да. Он подбадривает его. И иногда, когда сопровождающий видит, что преступник действительно раскаивается, проявляя при этом истинную стойкость духа… он может дать ему пару мелких подсказок. У вас как и у нас есть игра «горячо-холодно».

— Не говорит напрямую, но если раскаявшийся преступник идет в неправильную сторону, то ему могут подсказать…

— Да. Иными словами… иносказательно… Очень редко он может даже дать тебе немного еды.

— И он будет с преступником до самого конца?

— Да. И он же погребет его на месте смерти, если таковая случится. Заберет только голову.

— Мелочь какая…

— Это традиция. Чтобы ни у кого не возникло сомнения. Ведь они там одни — в снежной пустыне. Никто не должен сомневаться, что сопровождающий исполнил свой долг. И никто не вправе наблюдать за ними и слышать их слова. Они разговаривают днями и часами. Беседуют. О совершенном преступлении. О жизни. О всяких вроде бы неважных мелочах…

— И снова — причем тут я?

— Так ведь… ты точно такой! У меня мороз по коже побежал, когда ты начал задавать свои вопросы. О том как мы себя чувствуем, что думаем, какое у нас настроение, что думаем о том и о сем… ты умеешь спрашивать и умеешь слушать. Ты очень внимателен, Охотник. Не пропускаешь даже мелочей. Будь ты там у нас… тебе бы поручили это святое тяжкое дело сопровождения в ледяном забеге. Вот поэтому я и сказал, что имя Охотник тебе больше не подходит. Ты… ты Равэйрэс… Но перевести невозможно. Но ближе всего — Последний друг. Последний спутник. А еще их называют Оценивающими и Решающими. Не знаю… но… мне прямо почудилось, что ты выносишь нам свой личный безмолвный приговор — помогать или нет, стоим мы твоей помощи или нет…

— М-да — хмыкнул я, невольно завороженный этой мрачной традицией — Преступника на мороз — и пусть бредет босиком по снегу, разговаривая за жизнь с… как там его?

— Равэйрэс… Их всегда очень мало. Они всегда живут в снегах, возвращаясь в тепло очень редко. Они улыбчивы и говорливы, но ничего не рассказывают о себе. Они любят одиночество. Они готовы помочь, но не бесплатно — считая, что любая помощь должна быть оплачена или заслужена. Они умелые слушатели и всего парой слов могут разговорить любого молчуна. Тебе никого не напоминает это описание, Охотник?

— Равэйрэс — со мрачным смешком пробормотал я — Нет. Я Охотник. А заодно водитель вездехода… Спасибо за красивую историю, Зурло. И тебе Анло. Поспите немного. И дорога станет короче.

Меня поняли правильно и в машине стало тихо. Еще раз дернув за синий рычаг, я одной рукой открутил крышку термоса, налил себя еще горячего чая, сделал бодрящий глоток и опять вперил взгляд в медленно наплывающие снежные холмы. Глаза смотрят в ближайшее будущее, а вот мысли в недалеком прошлом — вернулись на три дня назад, когда меня, уже вроде бы отогревшегося, вдруг прихватило прямо в Красном Круге.

Тогда я думал, что там и останусь навсегда…

***

Тогда, несколько дней назад, когда я впервые оказался в начавшем оживать промороженном вездеходе «чужих», меня внезапно отключило. Это случилось так же внезапно, как казнь смертника в Луковии. Баца — и ты уткнулся лицом в недоеденный тюремный завтрак. Я не упал, а просто обмяк в удобном водительском кресле и отрубился. Сколько прошло времени до моего прихода в себя — не знаю. Не было времени поглядеть на часы. Чувствуя холод, видя перед собой сотни пульсирующих звезд, что застилали мне взор, единственное что я успел — дважды дернуть за синий рычаг под консолью управления. Я почувствовал ударивший по ногам поток теплого воздуха и опять отключился. Очнувшись в следующий раз, повторив манипуляцию с рычагом, я неловко сполз с кресла и растянулся на бок, исторгнув стон боли и облегчения одновременно — тело жутко затекло, меня пронзали мурашки, ныли суставы и шея, а перед глазами все так же пульсировали крохотные искорки звезд. И Шепот… призрачный настойчивый шепот, что звучал в моей голове столь же усыпляюще и бодряще как ночной северный ветер за стеной снежного убежища. Такой ветер гонит стылую снежную пыль поземки над мерцающим льдом с вмороженными телами глядящих в холодное звездное небо сидельцев…

Не знаю что именно пытался донести Столп до моего измученного и израненного электричеством разума. Я не слушал. Мне было слишком плохо. Я провалился так глубоко, что кто бы не звал меня оттуда, я бы не услышал. Или не захотел бы услышать.

Мне повезло. Я не умер. Именно повезло — хотя я ненавижу это слово, ведь произнося его вслух, приходится признавать, что это была слепая удача, а не результат продуманных четких действий. Хотя будь на моем месте кто-то «похлипше», как называла всех худосочных и болезненных моя бабушка, я бы вряд ли выжил. Но крепкое закаленное тело выдержало. И это в очередной раз убедило меня, что удача приходит к подготовленным.

Придя в себя в очередной раз, я чуть полежал неподвижно и вскоре убедился, что сейчас я проснулся, а не очнулся. Это открытие добавило мне сил, и я поднялся, всполз обратно на кресло и дернул за чертов рычаг. С губ сами собой сорвалось: