Читать книгу - "Аргентина. Лонжа - Андрей Валентинов"

Струны, недовольно зазвенев, умолкли. Усач наморщил нос.

– Дальше, пожалуй, не стоит, мадемуазель. Там разных слов… много.

Мод и к этому отнеслась стоически. Если много, значит, до этого было мало. Бонис, отложив гитару, поглядел виновато.

– Я же в основном по всяким забегаловкам выступаю. А чем наших буржуа проймешь? Как пятнадцать стукнуло, так и начал. Хорошую работу найти мудрено, а с гитарой всегда на тарелку супа заработаешь. Ну, почти всегда.

– А почему – в пятнадцать? – удивилась девушка. – А школа?

– Выгнали, – мрачно бросил усач. Отвернулся – и поднял палец вверх.

– О! Я первый увидел. Можно ужин разогревать.

…Пустая остановка, уходящий рейсовый автобус – и Арман Кампо при портфеле, костюме и бабочке, несколько, правда, запыленный.

– Разогревайте, – согласилась Мод. – И уши, пожалуйста, заткните, сейчас разных слов будет… много.

Красавчик отпросился в город еще до полудня, твердо пообещав вернуться не позже четырех. Мягкий намек насчет такси Мод пропустила мимо ушей. Не хрустальный, не треснет!

На часах – десять минут девятого. Самое время вести воспитательную работу.

– Это я, – сообщил черноволосый без особого энтузиазма. – Мод, ты не ругайся, здесь такое неудобное автобусное расписание…

Бухнулся на стул, положил портфель на колени, открыл, извлек оттуда блокнот.

– Между прочим, я не бездельничал. Достал уникальный рецепт здешнего пасхального патэ. Обычно в него кладут сосиски и копченую ветчину, а это охотничий вариант, с олениной…

– Понимаю, – покорно согласилась Мод.

– И еще очень интересный рецепт Пулет ан барбуй, «замаранной курицы». Морковь, обычный лук, лук-шалот, мука, красное вино, куриный бульон и, представь себе, куриная кровь!..

Девушка лишь вздохнула.

– Ты хоть бы себе пометки делал, Арман. Пулет ан барбуй была в прошлый раз. Режется кусками и обжаривается в масле…

Красавчик, спрятав блокнот, щелкнул портфельным замком.

– А если скажу, что был на почте? Ждал ответ на свою телеграмму…

– …По поводу дуэли? – не утерпела Мод. Черноволосый кивнул и внезапно вздернул голову.

– По поводу дела чести. Считай, что я не лгу, просто называю некоторые вещи иными именами. Ты ведь всех уверяешь, будто мы готовим художественную выставку?

Эксперт Шапталь вдохнула… Выдохнуть оказалось значительно труднее.

– Лично я… Лично я готовлю именно выставку живописи. Просто – выставку. Ясно?

Красавчик пожал плечами:

– Разве что лично ты. Кстати, мы сейчас едем, насколько я помню, в Сен-Кале. Можно будет потом сделать небольшой крюк? Всего на день, не больше?

На этот раз слов не нашлось – и дышать уже не хотелось.

– Ужи-и-ин! – воззвал Жорж Бонис. Очень вовремя, надо признаться.

* * *

Просто выставка, просто живопись, просто картина…

Учитель долго не соглашался заниматься с лицеисткой Матильдой всерьез. На все просьбы отвечал одним и тем же вопросом:

– Зачем?

– Хочу научиться! – храбро заявляла лицеистка Матильда. Учитель доставал с полки пачку немецких и австрийских еженедельников с яркими, словно карамель, обложками, с шумом клал на скатерть.

– Этому? Сейчас именно такое называется живописью. И не возразишь, живо пишут, очень живо!

Журналы падали на пол. Учитель грузно поднимался, брал с подоконника запыленный гипс – голову Бельведерского Аполлона, ставил посреди стола.

– Придется учиться рисовать мертвую натуру. И год, и два, и три – одно и то же. Я буду все время недоволен, ты станешь обижаться и, в конце концов, решишь, что я старый, выживший из ума ретроград. И это правда. Мне говорят про творческую смелость, прогресс, про буйство красок, поиски истинного смысла красоты, а я вижу, что рисунок плох. Упрекаю их в этом, а мне в ответ: зачем? И в самом деле, зачем миру еще одна собака?

Улыбался, гладил бороду-эспаньолку и пояснял:

– Очень старая басня. Один художник взял и нарисовал собаку, да такую, что от живой не отличишь. А его друг посмотрел и сказал, что, мол, по улице девяносто девять собак бегает, это – сотая. Зачем? Ты можешь ответить?

Лицеистка Матильда думала не долго:

– А затем, что он теперь может нарисовать любую собаку, хоть в точках-пуантах, как у Синьяка, хоть в кубиках, как у Пикассо. И это будет все равно – собака!

Учитель качал тяжелой головой, глядел угрюмо.

– Мне тебя заранее жаль, девочка.

«В картинах Мод Шапталь полностью отсутствует какая-либо сверхидея, – уронил критик-рецензент, оценивая ее первую выставку. – Девушка просто демонстрирует, что умеет рисовать. А, позвольте спросить, зачем?»

Второй выставки не было.

2

Под затылком – гладкая полированная доска. Спиной не прислонишься, даже не присядешь толком. Нары напоминали даже не гроб, а узкую нору, в которой можно только спать. Вытянуться всем телом, лечь поудобнее, провалиться в черную безвидную мглу, где нет ничего, даже сновидений.