Читать книгу - "Вечность во временное пользование - Инна Шульженко"

– Небольшой компактный огонёк.

– А ты куда? – завопил он, наблюдая, как она уверенно набирает по дому какие-то для него никак между собой не связанные предметы, и выходит в темноту за дверь.

Он выскочил за ней и смотрел, как она быстро столкнула лодку в воду, запрыгнула в неё и несколькими точными движениями вырулила за пирс в открытую чашу их бухты. В стрекочущей цикадами тишине он слышал звук короткого весла по воде и впервые подумал, что ведь совсем ничего о ней не знает. Кроме того, что он её хочет. Ироничная. Из тех, кто зря сквозняк не подогревает, включается, когда надо. Ей нравятся его шутки, в том числе идиотские. Нравится секс с ним… Всё это вещи немаловажные – то есть даже, можно сказать, главные. Но всё же за эти несколько дней полной принадлежности друг другу он мог бы и узнать о ней хоть что-то, кроме того, что никто никогда не звал её иначе, нежели полным именем.

Вдруг Виски увидел, как на лодке зажёгся яркий свет. С этой секунды он завороженно наблюдал за длинным силуэтом, подсвеченным снизу, облитым светом звёзд сверху и окружённый светом, отражаемым водой, как если бы смотрел на мираж или в громадный, выше их скал и шире моря, монитор: отстранённая, неясная ему, дивная картина происходила у него перед глазами.

Что она там колдовала? Вот медленно взмахнула рукой в его сторону: как будто бы «уходи».

Но он, конечно, остался. Вдруг новый звук – плеск и удар о лодку!

– Есть! – крикнула Беке.

– Что есть? – отозвался Виски.

– Ужин тебе, капризный старикашка!

Боже, ну не идиот ли? Это же ночная рыбалка!

– Чего поймала? – крикнул он.

– Тихо! – шикнула она.

Снова этот жест «уходи». И снова плеск и удар… Поймав третью, Беке крикнула:

– Две тебе хватит?

– А кого ты выловила на этот раз?

– Сардинки!

– Маленькие?

– Ну, не хочу никого обижать, но побольше…

– Ладно-ладно, – засмеялся он. – Мне хватит! Плыви домой!

Она причалила лодку к пирсу и протянула мощный фонарь, выхватив из тьмы его изумлённое лицо с сощуренными от яркости глазами.

– Вот это да! – ставя слепящий цилиндр днищем на пирс и принимая скользкую рыбу, изумился он. – Фонарь! А удочки откуда?

– Они всегда здесь лежат, в этой лодке. Упустишь рыбу – руками будешь сам ловить.

– Надо же…

Шагая за ней к горящему двумя окошками дому, он оглянулся: море, небо, звёзды…

Но для него эта классическая картина теперь навсегда стала неполной.

– Огонь так и не развёл!

– Ну любовался, чего уж там…

Виски захватил свой бокал и теперь с удовольствием наблюдал, как в квадрате света от окна, блестящим ножом она ловко чистит и потрошит отсвечивающие амальгамой рыбины, и неподвижный квадрат этого света произвольно, согласно её быстрым движениям, выхватывает из темноты то её лицо, то руку со вспоротой сардиной, то часть ноги.

Оставив кишки и пузыри прямо в сухой траве («за ночь кто-нибудь сожрёт»), она отодвинула его бедром и наклонилась к какому-то кустику.

– А это что?

– Приправа. Иди разведи огонь, иначе не заработаешь свой ужин.

Присев у каменного очага, он стал складывать щепочки и деревяшки, размахивать для этого валявшимся рядом огромным грубым кожаным веером, не забывая прихлёбывать винцо и скоро вместе с подсевшей к нему Беке они уже ждали, когда прогорят дрова, три сардины тоже ожидали углей на решётке.

– Ну, расскажи.

– Спрашивай, – поцеловала она его. – Подожди, я же нашла банку оливок и пакетик орехов. Сейчас.

– Мне всё это напомнило, как мы с хозяином этого самого дома в детстве украли гуся, кое-как ощипали его, попытались зажарить на костре и употребили практически сырым! – крикнул он.

– Жизнь заставила? – отозвалась Беке, возвращаясь.

– Ага. Были в детском лагере для трудных скаутов: скудная еда и грубая работа.

– А, да? Ты у родителей один?

– У меня были две сестры от первого маминого мужа.

– Расскажи о них.

– Нет уж, я всю неделю только и рассказывал, теперь твоя очередь. Откуда такие навыки – ночная рыбалка?

– Тоже из детства!

– Ну давай, давай, выкладывай!

– У меня прабабка по маме из Тринидада. Бабуля до сих пор живёт там, старенькая уже совсем.

– О, так ты испанка? Венесуэлка?

– Креолка, – рассмеялась Беке. – Всего понамешано вообще-то: и испанцы, и англичане, и французы. И колонизаторы, и колонизируемые.

– Ну, вроде Тринидад никогда колонией Франции не был?

– Да, не был, и при этом пару веков говорил только по-французски.

С решётки обморочно пахнуло рыбой, десять минут назад плескавшейся в лунной морской воде, и какой-то зеленью, тоже только что сорванной с куста, и Беке, привстав, ловко сунула в брюшки, вдобавок к травам, ещё по несколько оливок. Виски предвкушал: он уже заметил, что всё время что-то предвкушает с ней – то постель, то заплыв, то ужин в деревне, то вино изо рта в рот, то медленные поглаживания длинного шёлкового тела, то…

Ладно, надо поесть.

– Ну и?

– Ну и – что? Что именно тебе хочется узнать?

– Ну, после прабабушки в Тринидаде как ветвилось семейное древо?

– Замысловато, – рассмеялась она. – Маму отправили учиться в Англию, там они встретились с отцом, уехали в Индию…

– Ты ещё и индуска?

– Нет-нет, папа не индиец – француз! Там они поняли, чем могли бы заняться, – и занялись.

– А, да? У твоих родителей бизнес?

– Ну да. Я думала, ты знаешь.

– Я знаю?

– Да?

– Нет. А почему я должен знать о бизнесе твоих родителей?

Беке внимательно смотрела на него, как будто пыталась понять, не шутит ли он.

– Ты меня подкалываешь?

– Нет! Правда! А в чём дело-то? – развеселился Виски.

– Давай тарелки.

Она отвернулась, присев к решётке над углями, и разложила еду. Вернувшись на место, вручила ему его рыбу, наклонилась к самому лицу и, не отпуская свой край тарелки, произнесла:

– То есть ты, Бернар Висковски, будучи в здравом уме и доброй памяти, сейчас хочешь мне сказать, что когда ты тогда, в галерее, подошёл ко мне с вином, ты просто подошёл к тёлочке, которую решил снять на ночь?

– Ну вроде того, да… А что не так-то? А ты разве не снялась, тёлочка? – Он потянул тарелку на себя.

– Да-да, как мы видим, снялась. Но была уверена, что ты знаешь, кто я, – как я знаю, кто ты.