Читать книгу - "Командир разведотряда. Последний бой - Дмитрий Светлов"

Из второй машины вышел генерал НКВД с милиционером. Пленного вежливо пригласили на заднее сиденье, а сержанта милиции поставили часовым у «самолёта фюрера».

– Зачем охранять обычный почтово-пассажирский самолёт? – удивился Олег.

Пётр Николаевич засмеялся, по-дружески обнял и пояснил:

– Обычный, как ты выразился, самолёт никому не интересен, а этот маневр даст повод для слухов.

– Ловко придумано. Иностранцы не смогут пройти на военный объект, и тайна «личного самолёта фюрера» останется нераскрытой.

– Сейчас каждая мелочь важна, люди тяжело живут, почти впроголодь. Женщины и дети по двенадцать часов стоят у станков.

– Из этого, – Олег кивнул на пленного, – надо выудить пользу.

– Он порученец из окружения фюрера, полетел сладкой конфеткой к горькой пилюле.

– Почему турнули Манштейна? Все фельдмаршалы биты, а сняли только его.

Куратор расхохотался до слёз, а когда успокоился, то пояснил:

– Барон сам виноват. На последнем сборище Гитлер с трибуны костил генералов за бесталанность и трусость, а пьяный Манштейн его прервал. Встал с бутылкой в руке и провозгласил тост во славу фюрера.

– По-моему, всем известно, что Гитлер легко впадает в истерику, особенно когда его прерывают или не слушают.

– Со слов этого, – Пётр Николаевич указал на пленного, – фельдмаршал еле стоял на ногах.

– Что-либо важное он сказал?

– Даже очень, – куратор сразу стал серьёзным, – он тебя опознал как Пауля фон Абеляр. Вхож в дом твоей «матери», где вы встречались и вместе пьянствовали.

– Что же теперь делать?

– Ничего, генерал изъявил желание сотрудничать. В НКВД его профессионально допросят и расстреляют.

Бесчеловечное решение? Отнюдь. Именем Пауля фон Абеляр прикрываются сразу двое разведчиков и очень серьёзная операция по внедрению нелегала. Доступ к тайнам другого государства важнее человеческой жизни.

Втроём, позвав на помощь шофера легковушки, они перетащили из самолёта вещи и документы. Вещмешок капитана положили у ног часового, после чего генерал НКВД опечатал дверь в салон и позвал Олега:

– Тебе благодарность от руководства отдела за спасение Ирмы! Принимай заслуженную награду! – И протянул бумажный пакетик с медалью «За отвагу».

Отвечать по уставу нельзя, на нём вражеская форма, поэтому Олег заговорил о деле:

– Со мной фотоаппарат с поста наблюдения, последние снимки сделал сам. Сейчас заберёте или передать официально?

– Ещё встретимся! – улыбнулся генерал. – С тебя письменный отчет по всему эпизоду вплоть до выхода к своим.

– Неделю придётся писать, – пожаловался Олег, забираясь на заднее сиденье «эмки».

– Что за мешки? Тяжеленные, еле в багажник засунул, – поинтересовался Пётр Николаевич.

– В штабе Конева угораздило сказать о беременной жене. Вот ребята и постарались обеспечить дитя манкой с пелёнками.

– Слушай, тебе на ребёнка будет положено детское питание, а невестке нечем кормить внука. Поделись, а?

Машина остановилась сразу после КПП аэродрома, и Олег щедро поделился подарками фронтовиков. Попутно переложил долю из взятых трофеев, начальство надо уважать.

– С возвращением, герой! – тесть встретил Олега родственными объятиями.

Следом расцеловала тёща и тут же приказала:

– Быстренько снимай с себя всё это, оно пахнет немчурой!

Дед тепло обнял внука, но Валя его отстранила, нежно прижалась, всплакнула и пошла помогать переодеваться. Закрывшись в спальне, они долго целовались, затем разложили на кровати советскую форму, и Олег достал новенькие медали.

– Сразу три! – воскликнула жена и снова бросилась в объятия.

Тесть с тёщей тоже оценили награды, Александр Сергеевич даже прокомментировал:

– Ты единственный офицер с пятью медалями «За отвагу», больше только у сержанта Картера. За финскую, за освобождение Западной Белоруссии, в этой войне получил уже шесть.

– О таком герое надо в газетах написать! – потребовала Валя.

– Нельзя, я запретил. Он еврей из Одессы, а фамилия немецкая.

– К столу, к столу, – потребовала тёща, прерывая разговор на щекотливую тему.

Тесть на правах старшего разлил по стопкам армянский коньяк, а бокал дочери наполнил кизиловым морсом. Как положено, первую выпили за победу, вторую за награды Олега, третью за здоровье Вали и будущего наследника. Тему детей неожиданно продолжила тёща:

– Олег, ты почему не забираешь племянниц из Красноярского детдома?

– На кого я их повешу? Вале скоро рожать, а я всё время в командировках, – отвертелся он, хотя на самом деле думать забыл о детях якобы своей сестры.

– Вот что, я приготовлю бумаги, а ты подпиши. Комната Вали пустует, и племяшки будут жить у нас.

Кто бы возражал! Олег эгоистичен, как большинство молодёжи двадцать первого века, но предложение дать приют и обеспечить будущее двух сирот ему понравилось. Когда ополовинили вторую бутылку, а домработница начала готовить стол для подачи горячего, тёща вывела Олега в коридор и задала неожиданный вопрос:

– Что это за жена, с которой ты ходишь на задания?

– Какая ещё жена? Сейчас я действовал один.

– Неправда! Ты летал с женой!

– Чушь! – загорячился Олег и вспомнил Ирму. – Ах вот вы о чём! Я вывозил нелегала СВР.

– Почти два месяца?

– Полдня! Прилетел, встретил, отвёл на аэродром и перелетел на нашу сторону. Можете у Хрущёва спросить, он в курсе моей работы.

– Обязательно спрошу, и берегись, если обманываешь.

– Заодно предупредите своего информатора, что разглашение гостайны карается законом. За раскрытие тайного агента СВР могут поставить к стенке.

Тёща зловредно усмехнулась и ответила:

– Ты прав, Олег, надо предупредить кого надо. – И чмокнула зятя в щёку.

Слух о «жене» мог прийти только с аэродрома, на котором они с Ирмой дожидались самолёта. Новость о Студенте с красавицей в форме СД обросла обычными бабьими сплетнями, которую приукрасили желающие насолить Светлане Филипповне. Среди её «подруг» хватает завистниц и тайных недоброжелательниц, тем более что, по мнению многих, дочь удачно вышла замуж.

Во время застолья всегда наступает период философствования, когда подвыпивших людей тянет на умные речи. Тесть явно добавил и теперь читал дочери отрывок из «Войны и мира»:

«…великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого телёнка, но она с аппетитом кушает этого телёнка под соусом».