Читать книгу - "Кольцо уракары - Владимир Михайлов"

Но попасть в руки преследователей — то была лишь первая опасность. Вторая же, по моему разумению, была ничуть не меньше.

Как уже говорилось, организации Спутников телохранителей чрезвычайно заботятся о своей репутации. И всякая неудача — а гибель охраняемого в твоем присутствии удачей никак не назовешь — вызывает немедленное и суровое расследование со стороны твоих же коллег. Что ты сделал, а вернее — чего ты не сделал, чтобы он уцелел?

Случайность? Случайностей для нас не должно существовать. Непреодолимая сила? Какая же? Против вас выступал десантный полк? Ах, одна машина и один стрелок — бa6a к тому же? Неубедительно. А может, все куда проще? Сколько тебе заплатили? Нет? А почему же тогда ты уцелел? Тебя пожалели? Младенец в материнской утробе, и тот тебе не поверит!

Вот такими будут разговоры, и после каждого из них ты станешь все более смахивать на верблюда и все меньше в тебе будет оставаться от человеческого облика. Кто-то впредь до выяснения перестанет подавать тебе руку, кто-то еще будет — и после беглого прикосновения бессознательно вытрет ладонь платком или просто о штаны. Допустим, мне ничего не докажут (я-то знаю, что ничего такого не было), но и я им ничего доказать не смогу. И через день-другой я просто исчезну. Ликвидируют свои — чтобы доказать всем заинтересованным, что они тут ни при чем и виновного наказывают самой полной мерой. И, кстати, еще и затем, чтобы, когда к ним обратятся (непременно!) те, кто сейчас ищет меня с кристеллой, — развести руками и, честно глядя в глаза, молвить: «Сами ищем, но пока о его местонахождении сказать ничего не можем. Как только узнаем — да, конечно же, сообщим сразу же! А что он — в чем-то замазался? Ах, сукин сын!» И такое случалось.

Так что рассчитывать на солидарность мне в этих обстоятельствах не приходилось. Лучше было вообще больше среди своих не возникать. Кстати, и вот еще почему: мне вовсе не хотелось, чтобы наши волкодавы (а они у нас из учших, потому что получают куда больше казенной ставки) копались в моей биографии. Могло ведь в ней оказаться что-то такое, что мне не хотелось обнародовать. У каждого есть право на свои маленькие секреты. Но в нынешних условиях было бы очень невыгодно рвать связи с серьезной организацией: как знать, ее содействие могло еще понадобиться при выполнении той работы, за которую я взялся.

Нет, никак не следует рисковать излишне… Чтобы не рисковать излишне (тут же просигналило подсознание), нужно сойти немедленно. На первой же остановке. А еще лучше — до нее. Потому что уже на этой остановке, похоже, в автобус войдут розыскники. И хотя есть немало способов благополучно проскользнуть, каждый из них связан с тем самым риском, которого мне сейчас хотелось избежать. Наверное, я, подчиняясь азарту, рискнул бы — не будь у меня в сумке футляра с записями. Раньше в подобных случаях я, сознательно или подсознательно, рассуждал так: в конце концов, что я могу потерять, кроме жизни, а так уж ли она дорога, чтобы трястись за нее? Но как только в твоем распоряжении оказываются какие-то ценности (необязательно материальные), сразу начинаешь воспринимать жизнь иначе. Нелепое создание человек, ничего не скажешь.

Итак, сойти, не дожидаясь остановки. Проще некуда — подойти к шоферу и сказать: притормози тут, друг, я слезу. Но это не годится: если даже я заставлю его — да и всех попутчиков тоже — сразу же забыть о соскочившем пассажире, там, на остановке, всех их в два счета заставят вспомнить. В команде найдется хоть один, обладающий теми же способностями, что и я; ну, пусть и в меньшей мере — но тут и не надо быть семи пядей во лбу. И сразу станет ясно, в каком районе следует искать ускользнувшего. Нет, затормозить водила должен по своей инициативе. И заняться чем-то, что заставит его не заметить, что один из ездоков покинет его средство передвижения.

Я устроился поудобнее и закрыл глаза. Заработал третий глаз. Я успел немного отдохнуть, и способности мои восстановились, пусть и не в полной мере. Я увидел мотор: находился он почти у меня за спиной — немного пониже только в моторном отсеке. И понял, что мне не повезло. Дизель. Не электрик, и уж подавно не статик, какие стоят на скользунах. И черт его знает, как еще ухитряются ездить такие вот памятники древности — но вот же ездят. Дизель. А значит — не то что силовой батареи нет, но даже никаких свечей, никакой катушки — а я рассчитывал и здесь устроить небольшое замыкание, пока водила разберется, меня и след бы простыл. Но этот вариант сам собою отпал.

Перекрыть топливо? Пока я разберусь, где тут у него что, удирать станет поздно. Нужно что-то другое.

Другое находилось неподалеку — чуть впереди, ниже и правее. Ближайший скат. Я напрягся. Техника под стать всему автобусу: камерная шина с ниппелем. Задачка для телекинетов второго года подготовки. Они, правда, делают его как следует отдохнув. Но ведь и я — не второгодок. Сделать колесо неподвижным, это вообще было бы не задачей, а развлечением. Но оно крутилось, скотина этакая, и достаточно быстро: участок дороги был как раз прямым. Я потратил несколько секунд, чтобы приноровиться, войти в ту же циклоиду, которую описывало подлежащее воздействию устройство. Потом, не открывая глаз, напрягся до возможного в тех условиях предела и четко представил, как крышечка, удерживающая ниппель, начинает откручиваться — сперва медленно, очень медленно, поворачивается на градус-другой, с трудом поворачивается (я ощутил пот, выступивший на лбу, но понадеялся, что никто не поймет причины его появления, если и заметит), потом — легче, быстрее, вот уже полный оборот — один виток резьбы пройден, сколько их всего? Четыре, пять? Ну давай, давай!

Змеиное шипение — и сразу ощутимо затрясло. Меня, как и всех, качнуло вперед: водила тормознул. Вылез. Сквозь текло было слышно, как он декламировал национальные заклинания — и очень выразительно. Потом, отведя душу, полез в свой подвал — выкатывать запаску и ставить домкрат. Находился он с той же стороны, что и пассажирская дверь, однако колесо я предусмотрительно выбрал на противоположном боку. Я тем временем оглядел салон. Пассажиры, дремавшие после трудового дня, подняли было головы при торможении, однако, убедившись, что опасности нет, повесили носы снова, кто-то даже уютно захрапел. Водила уже перенес домкрат; я почувствовал, что перекосившийся было пол начал выпрямляться. Шофер снова промаячил под окном; на сей раз покатил колесо. Выждать, пока не начнет звякать колесный ключ. Вот! Теперь самое время.

Я подхватил сумку и прошел вперед, стараясь никого не задеть. Не задел. Выглянул из двери. Пустынно. Очень хорошо. Сразу — через обочину, в кусты. И — постоянно контролируя пространство — подальше отсюда. Куда глаза глядят…

Глаза, однако, глядели не куда-нибудь. Потому что нужное мне место я определил заранее. Условий было два: оно должно было находиться ближе всех прочих к точке, в которой сейчас находился я, и в нем можно было рассчитывать получить определенную помощь. Хотя и далеко не полную.

Таким кратковременным приютом должно было, по моей прикидке, стать обиталище некоей дамы, обозначавшейся у нас кличкой Пифия.

Дама эта была владелицей салона оккультных услуг, единственного в этом районе. Сказать о ней «гадалка» было бы чересчур пренебрежительно: в своем деле она, как признавали специалисты, имела гроссмейстерский ранг. Вообще такого рода заведения относятся к достаточно тонкому слою, разграничивающему полностью законные и полностью незаконные способы деятельности — и, конечно, людей, этими способами пользующихся. Ее бизнес официально был признан, однако постоянно находился как бы под сомнением; такого рода деятельность можно с равными основаниями признавать и не признавать. Время от времени отношение властей меняется — и бизнес уходит в подполье, подобно граду Китежу, погрузившемуся, как все помнят, в воды озера. Проходит время, отношение меняется — и бизнес вновь идет на всплытие, как анниракетная субмарина после боевого похода. Но даже когда он покидает глубины, все возникшие или возобновленные в подпольном мире связи, знакомства и деловые отношения сохраняются — так же как все это сохраняется и на поверхности во время погружения. Так что я направлялся к ней не затем, чтобы она попыталась заглянуть в мое будущее, но за помощью гораздо более прозаического свойства, потому что ее опыт и связи в деле глубокого залегания были — надо признать — куда более обширными, чем мои. Хотя была она вовсе не каргой, как можно подумать, но женщиной достаточно молодой и весьма пригожей.