Читать книгу - "Площадка - Михаил Юрьевич Третьяков"

Наша задача заключалась в том, чтобы подобрать наиболее адаптированные к нашим условиям виды растений, которые бы быстро росли, образуя большую листовую массу, и обладали высокими индексами фотосинтетической активности, то есть активно поглощали углекислый газ. Именно поэтому каждую неделю мы ездили на карбоновый полигон, разместившийся за городом, и измеряли уровень накопления хлорофилла в листьях. Раньше мне бы пришлось приехать на площадку полигона, отобрать и подписать листики со всех видов деревьев, а затем в лаборатории провести экстракцию и измерения концентрации хлорофилла на спектрофотометре. Сейчас достаточно было приехать на место и при помощи нашей высокотехнологичной «прищепки» — портативного прибора, измеряющего содержание хлорофилла и флавоноидов в эпидермисе листьев, — провести все измерения на месте без сбора растительного материала. С дождем возникла новая проблема, которая была связана с тем, что перед проведением измерения над каждым листиком приходилось держать зонт. А поскольку таких измерений только на одном виде растений приходилось делать порядка сотни штук, а видов было не меньше десяти, то время выполнения исследований сильно увеличивалось. Но даже если бы мы работали по старинке, то не смогли бы сделать столько же измерений, сколько делали в полевых условиях. Наука не стоит на месте, каждый день появляются все более новые и совершенные приборы, жаль только, ничего принципиально нового измерить мы не можем.

Площадка карбонового полигона с вышкой разместилась в урочище Дахнова. Если бы не Андрей, я, наверное, никогда бы не узнал, что лес получил название по фамилии известного выдающегося лесовода, разработавшего древесно-теневой (так называемый «дахновский») метод культуры дуба, который заключался в посадке дуба вперемежку с теневыми породами — кленом остролистым и липой. Насаждения по его методу оказались наиболее устойчивыми, и именно поэтому Андрей предложил заложить площадку карбонового полигона на этом месте. Я снова вспомнил его совершенно потухший взгляд, вспомнил инертность, которая сквозила в каждом движении, и мне захотелось бросить все к черту: и карбоновый полигон, и завтрашнюю поездку на рудник. И засесть за экспериментальные данные и наблюдения, которые мы получили в результате исследования дождя, дабы разобраться все-таки в том, что именно вызывает состояние апатии. Но я не мог подвести ни шефа, ни руководство института, поэтому вынужден был проводить рутинные исследования, за которые платили нашему институту, а следовательно, и мне. Внутри меня непрекращающимся рефреном звучал припев песни из моего плейлиста:

Я это сделать должен,

В этом судьба моя.

Если не я, то кто же?

Кто же, если не я?[8]

Действительно, кто же, если не я? В лаборатории никого не осталось, с кем можно было работать и обсуждать результаты данных.

Мы с Аней снимали показания, и казалось, что это никогда не закончится. В лесу, под кронами могучих деревьев, было не так дождливо, но все равно ощущение беспросветности не оставляло меня ни на секунду. Оттого неожиданно резко и громко в образовавшейся дождливой тишине прозвучал характерный звук мессенджера: «Жду после обеда на кофе с пирожным». Я ответил односложно: «Хорошо».

В этом мире можно было пересчитать по пальцам людей, которые могли заставить меня изменить мои планы. Конечно же, это шеф и директор. Но все это было производственной необходимостью. А она была чем-то особенным. Я точно знал, что ничего не изменится, если я перестану ее видеть, для нее-то уж точно. Но наши встречи… Сам факт моего нахождения рядом с ней делал меня чуточку счастливее, и нет ничего странного в том, что я хотел сохранить это состояние.

Жизненный опыт — вещь крайне полезная, но до ужаса неудобная, поскольку именно он позволяет прогнозировать будущее и выстраивает в голове возможные риски. Конечно же, я хотел быть рядом с ней, но при этом не хотел быть навязчивым, зная, что сильные чувства вернее всего могут уничтожить отношения. Именно эта осознаваемая мною невозможность делала наши редкие и всегда внезапные встречи такими важными событиями в моей жизни, ради которых я готов был даже бросить работу.

С Аней мы не сделали даже четверти, а все потому, что опоздали, да и не был у нее выработан навык, который нужен в любом деле, даже самом простом. Конечно, девочка старалась изо всех сил, но понимание, как лучше и сподручнее делать что-либо, приходит только тогда, когда сам попробуешь.

До обеда оставалось два часа, а еще надо было заехать в кафешку и купить пирожные. Зачем Ольга Николаевна хотела встретиться, мне было непонятно, но интересно было узнать причину.

Работать активно можно было еще где-то около часа, а потом надо было сворачиваться. Я прикинул темпы наших измерений и понял, что мы сегодня сможем выполнить только половину работы. Завтра предстояло ехать на ГОК, а значит, доделать работу надо было именно сегодня, то есть после встречи, продолжительность которой мне была совершенно неизвестна, поскольку она могла закончиться и через десять минут, и через два часа.

Больше всего в этой работе утомляли однообразие действий и то, что постоянно приходилось укрываться от дождя, который проникал под полог деревьев и ужасно мешал.

Когда мы наконец-то добрались до середины, то есть провели порядка пятисот измерений, я сказал, что надо ехать на перерыв. Аня, не привыкшая к таким нагрузкам, валилась с ног. Как только я сообщил, что для нее на сегодня все, в ее глазах засияла радость. Мы медленно вернулись по раскисшей дороге к машине. Сняли резиновые сапоги и переобулись. Я завел двигатель.

Мы не разговаривали, пока работали, но связки жгло, и сейчас, то ли от нагрузки, то ли от того, что действие препарата закончилось, внутри меня снова закрутило. Я отошел за машину и снял с лица маску — меня вырвало. Стало легче. Открыл заднюю дверь и из рюкзака достал пакетик антацида, размял его между пальцами, оторвал верхнюю часть по линии отреза, выпил. Вязкая, белая, приятная на вкус