Читать книгу - "Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир"

что учительница сама еще ребенок.

– Конечно. Возьми обед и коврик. И того и другого полно. Сегодня чуть ли не все ушли обедать домой.

– Потому что сегодня трансляция, – сказала Табаско.

– Что? – Учительница испугалась. – Из здания правительства? Впервые об этом слышу.

Табаско флегматично застыла, ничего не собираясь объяснять, и учительница продолжила:

– А у нас тут нет радио. Эйм, ты что-нибудь об этом слышала?

Подошла Ангел. Она держала в руке очередной стаканчик кофе и лихорадочно размешивала в нем сахар, несмотря на дневную жару.

– Слышала о чем?

– Дети – то есть Табаско и Нона – говорят, что будет публичная трансляция. Я думала, деньги на это кончились год назад. Я уже несколько месяцев не слышала ничего, кроме пиратского радио. Будут говорить про порт? Как думаешь, начнутся аресты?

Ангел сделала глоток обжигающего кофе, хотя не могла не знать, какой он горячий, судя по тому, что натянула рукав на ладонь. Она все равно отпила, чтобы потянуть время. Нона отметила, что Ангел совсем не удивилась, разве что показалась еще более измученной и уставшей.

– Да, что-то слышала. Кто знает?

– Странно. Раньше они всегда рассылали бумажные уведомления.

– Это было в прежние времена. Торопились, наверное.

– Неужели мы наконец-то услышим о…

– Джоли, даже у стен есть уши, – сказала Ангел, – давай продолжим на кухне.

Когда они ушли, Нона спросила у Табаско:

– Нам тоже нужно послушать радио? В молочной лавке оно есть.

– Мне не надо. Я и так знаю, что они скажут. Кто еще здесь?

Учительница была права, почти все родители пришли забрать детей домой или дети ушли в заранее оговоренное время. Младший брат-отец забрал Утророжденного, и Красавчик Руби тоже ушел. За Чести приходить было некому, но он захватил ланч и убежал продавать свои таблетки – Ноне это не нравилось, было слишком жарко для наркотиков. Остались Нона, Табаско и Кевин. Кевин собрал стопку из шести ковриков и свернулся калачиком среди объедков: он выел все вкусные кусочки из холодной лапши и начинку из всех сэндвичей.

Нона доложила об этом.

– Оставайся, Нона, – велела Табаско.

– Да, – сказала Нона, которая скорее умерла бы, чем отказалась, но, подумав, исправилась: – Если Камилла за мной не придет. Я не хочу, чтобы она за меня волновалась сегодня.

– Да, конечно.

Ноне не хотелось есть упакованный ланч, но все, кого интересовало, что она ест, ушли в кухню, поэтому она сделала ровно то, чего хотела. Она сосала кубик льда за кубиком, а потом в порыве чревоугодия изжевала в щепки полкарандаша. Она любила прохладную песочную серую сердцевину и болезненный хруст крашеного дерева, разлетавшегося в зубах на кусочки. Табаско наблюдала за ней молча и бесстрашно и выпила крошечную запотевшую бутылочку клубничного йогурта.

После этого они легли каждая на два коврика, сложенные друг на друга, в самой тенистой части комнаты, поближе к водопроводным трубам. Нона обнаружила, что очень устала: ей хотелось прилечь, но не спать, а откинуть волосы с шеи и попытаться немного остыть. Теперь она всегда немного боялась спать. Она лежала на боку, бедренные кости упирались в коврик, и от этого было немного больно, и Нона надеялась, что такого отдыха будет достаточно.

К счастью, Табаско тоже не собиралась спать. Она лежала на коврике на боку и не отводила взгляда от двери маленькой учительской, за которой скрылись Ангел и главная учительница.

– Табаско, – тихо сказала Нона, пытаясь не заснуть, – о чем будет выступление?

– О некромантах.

Нона ждала, что Табаско все объяснит. Табаско отказывалась.

– Что-то хорошее о… ты знаешь чем? Или что-то плохое?

– С некромантами всегда плохо.

– Не называй их так.

Табаско не ответила ни согласием, ни отрицанием. Нона изо всех сил попыталась объяснить почему и в итоге выдавила жалкое:

– Это нехорошо.

– Тогда зомби.

Ноне показалось, что это не сильно лучше.

– Откуда ты об этом знаешь? – спросила она, уже почти зная ответ.

– Слышала вчера вечером.

«Прошлой ночью у клеток для сжигания», – проговорила Пирра у нее в голове. Нона принялась обдирать длинные белые кусочки у ногтей, пока они не отвалились и не пошла кровь, а потом сунула руки под себя, чтобы никто не увидел, как быстро затянулись ранки. Она не стала спрашивать «От кого?», а сказала очень нерешительно:

– Ночью… в парке?

Табаско не рассердилась и даже не удивилась. Она отреагировала не так, как реагировала бы Богоматерь Страстей. Вместо этого она не мигая смотрела на дверь. Потом один раз медленно моргнула, и все.

– Ты там была? – спросила она немного другим голосом.

– Нет.

– Не ходи в парк ночью.

– И не хочу, – горячо сказала Нона.

– Плохое место для девушки вроде тебя, – сказала Табаско, как будто ей было не четырнадцать, а Ноне не девятнадцать или, что куда важнее, не почти шесть месяцев.

Как же их назвать?

– Ты знаешь кто… умерли?

Табаско неправильно поняла ее вопрос.

– Они могут умереть. Они умирают, как и все остальные, не верь тем, кто говорит, что это невозможно.

– Но эти…

– Да. Слишком быстро, – сказала Табаско, – кто-то сверху… убил их прежде, чем они сгорели. Снайперская винтовка. Глупо, когда люди думают, что надо уничтожить мозг, иначе они не… не умрут, даже если их сжечь.

Когда Табаско произносила длинные речи, предложения у нее всегда сливались одно с другом, как будто застревали в пробке. Нона села – ей было жарко, и кружилась голова – и сделала вид, что смотрит на Кевина. Она не знала, купилась ли на это Табаско.

Табаско, кажется, ничего не подозревала и никого не жалела. Она перестала смотреть на дверь и уставилась на потолок. Там, где рубашка приоткрыла шею, виднелись блестящие, как стеклянные, шрамы.

– Кто-то из твоих был в парке? – тихо спросила Табаско.

Нона сглотнула.

– Думаю, одна была.

– Хорошо.

– Ты… кто-то из остальных…

Нона не знала, как спросить: «Ты из Крови Эдема?», но Табаско просто коснулась пальцем губ, приказывая ей замолчать, а потом подняла три пальца и указала на себя. Нона порадовалась, что давно уже считает не на пальцах.

– Ты, – прошептала она, – Чести. И еще кто-то.

Табаско кивнула.

– Утророжденный, – догадалась Нона.

– Ты имеешь в виду Утророжденного?

– Я так и сказала.

– Да. Один из его отцов.

– Кровь Эд…

Табаско прижала палец прямо к губам Ноны. Нона, увидев тревогу на ее лице, попыталась замолчать еще до этого и в результате чуть не укусила Табаско. Табаско жарко прошептала:

– Нет. Ни за что.

– Почему?

– Предатели, – яростно сказала Табаско, – капиталисты. Любители зомби.

Нону немного позабавила идея назвать Страсти и Ценой страданий капиталистами и любителями зомби. Ей очень не нравилось, что Корону можно назвать капиталисткой, любительницей зомби