Читать книгу - "Всё об Орсинии - Урсула К. Ле Гуин"

живо этих поганых кошек в квартиру напустишь. Ты почему же не написал, что приезжаешь?

– Я приехал на том же почтовом дилижансе, с которым собирался отослать письмо. Вчера вечером.

– А где ты остановился?

– У одного знакомого. Собственно, я с этим человеком в пути познакомился. Это барон Палюдескар.

– Так ты живешь на улице Рочес?! У брюквенного барона?!

– Ну, я не знал…

– Ничего себе! Хорошо же ты начинаешь!

– Да я понятия не имею об этой семье! А кто они такие? В дилижансе…

– Их имена можно встретить в каждой колонке светских новостей, которую, кстати, ведет Брелавай.

– Брелавай? – Поведение Френина начинало раздражать Итале: стал таким же всезнайкой, как и все здесь!

– Ну да, Брелавай публикуется в еженедельнике, посвященном жизни местного бомонда; он называет это издание «краснойскими сплетнями». У него есть деньги, любовница – наш Томас весьма преуспевает! – Френин сказал это довольно неприязненным тоном.

– А у тебя здесь просторно, – заметил Итале; комната была действительно большая, хотя и с низким потолком, зато мебели практически никакой.

– Четыре такие комнаты! И невероятно дешево даже для Речного квартала. Но мне эта квартира явно великовата. В конце месяца я отсюда съезжаю. Нет-нет, на этот стул не садись – у него вечно спинка отваливается. Садись лучше вот сюда.

– А сам-то ты чем занимаешься?

– Всякой ерундой. Кое-что пишу для католического ежемесячного журнала; вычитываю гранки для издательства «Рочой». В общем, пока мне хватает. А у тебя какие планы?

– Прежде всего нужно найти работу.

– Работу? Для чего это?

Итале показалось – возможно, несправедливо, – что вопрос Френина прозвучал неискренне.

– А для чего люди работают?

– В зависимости от того, какие люди.

– У меня в кармане двадцать два крунера. Вот такой я!

Итале чувствовал, что и сам говорит неискренне. Впрочем, признаваться, что ты нищий, всегда непросто. Он встал и, побродив по обшарпанной комнате, выглянул в окно.

– Окна-то не мешало бы вымыть, – заметил он.

– А из дому тебе денежек не подкинут?

– Нет.

Френин был сыном богатого купца из Солария и тоже привык всегда иметь достаточно денег на карманные расходы. С другой стороны, он, в отличие от Итале, вполне умел вести «денежные» разговоры и спокойно мог, например, сказать, есть у него деньги или нет; это умение давало ему теперь существенное преимущество перед Итале, который в чем-то ином всегда умудрялся быть лучшим, как Френин ни старался превзойти его.

– Насколько я понимаю, твой отец был далеко не в восторге от твоего отъезда?

– Да уж.

– Так, может, он за австрияков?

– Ничуть.

– Значит, скандал в благородном семействе?

– Это совершенно не важно, Дживан.

– Ладно. Что ж, на двадцать два крунера недели две прожить можно. А что ты умеешь делать?

– То же, что и ты! Откуда мне знать, какая работа подвернется? – ответил Итале сердито, и Френин, довольный тем, что разозлил его, тут же отбросил маску холодного превосходства и с улыбкой сказал:

– Да ладно тебе! Все нормально. Жилье искать будешь или решил поселиться у своей брюквенной королевы?

– Не знаю… вряд ли… Я там просто вещи оставил… Но сам оставаться не хочу.

– Почему же? Они ведь с тебя денег не возьмут.

– Не могу я там… – Итале только руками замахал. – Не успеешь проснуться, как тебя одевают, обувают… за завтраком прислуживают.

– А как ведет себя за завтраком молодая баронесса?

– Не знаю. Очень вежливо. Да нет… – Итале снова махнул рукой. – Мне там не место!

Френин ухмыльнулся:

– Ладно, переезжай ко мне, если хочешь. Здесь, конечно, не особняк на улице Рочес и не поместье в Валь-Малафрене, зато платишь всего пятнадцать крунеров в квартал. Какое-то время можно пожить и вместе.

– Спасибо тебе большое, Дживан! – сказал Итале, искренне ему благодарный и словно не замечая его насмешливого тона, чем весьма удивил Френина и в то же время совершенно его обезоружил.

Френин так и не сумел установить между ними тот барьер превосходства, которого ему, человеку завистливому, так недоставало. Хотя на самом деле барьер этот существовал между ними постоянно, и сломать его Френину было не под силу: этот барьер создавали беспечная храбрость и врожденное благородство Итале, который никогда и никому не позволил бы себя унизить, как, впрочем, никогда и никому не позволил бы унизить и никого из своих друзей; он был довольно вспыльчив, зато отходчив и впоследствии зла ни на кого не держал; его дружба была простой и прочной. Но Френин хотел от Итале чего-то большего; он и сам не знал, чего именно от него хочет. Что хорошего в простой дружбе? Ему всегда хотелось до конца понять душу Итале, с первого взгляда казавшегося человеком совершенно безыскусным; понять ее и переделать по своему вкусу, подчинить своей воле; только это ему не удавалось никогда! И возможно, только ради этого, не желая расставаться с Итале, Френин и решился тогда предложить друзьям свой план переезда в Красной.

– А с Кошатницей мы все уладим, – говорил он между тем. – Это ведь она тебе внизу встретилась. Между прочим, она требует, чтобы ее называли «госпожа Роза». Слушай, Итале, я здесь уже два месяца, но не заметил пока ничего особенного. Никакой революционной деятельности.

Итале осторожно присел на стул; три колченогих стула и стол составляли всю обстановку просторной комнаты.

– Ну, какая-нибудь организация непременно должна существовать! – сказал он убежденно.

– Я ее пока не обнаружил.

– Но в кафе «Иллирика»…

– В «Иллирике» одни старики да третьесортные поэты! И полно австрийских шпионов.

– Существуют, наконец, тайные общества…

– Существовали. И перестали существовать уже много лет назад. Разве что общество «Друзья конституции» еще держится; на востоке в него вступило немало бывших военных, особенно в Кесене и Совене. Но только не здесь! Здесь вообще ничего нет. Если не считать «Амиктийи».

– Ну что ж, тогда все зависит от нас самих! Издательская деятельность… и все прочее, о чем мы говорили в Соларии.

– А толку-то? Издавать литературный ежемесячный журнал…

– Слушай, кто, в конце концов, выиграл пари насчет написанного пером?

– А кого посадили под домашний арест?

– Между прочим, революция тысяча семьсот восемьдесят девятого вспыхнула не случайно и отнюдь не в душах народных. Именно писатели…

– Ну хорошо, но у нас тут Руссо что-то не видно.

– Ты в этом уверен? Да и потом, у нас есть их работы – и Руссо, и Демулена, и других авторов, французских, английских, американских, по крайней мере за последние сто лет! Отчего бы не воспользоваться ими? Ведь понятно, почему наше правительство так боится печатного слова! Слушай, я тут подобрал кое-какие недавние высказывания Генца – специально чтобы раззадорить себя. Вот, например, он говорит: «В качестве превентивной меры, дабы избежать появления в прессе