Читать книгу - "Сиятельный - Павел Корнев"

Я швырнул в него попавшуюся под руку подушку и повторил:

– Хватит! – Потом улегся на оттоманку и уставился в потолок. – Когда ты так говоришь, мне хочется проколоть себе барабанные перепонки.

Поэт заливисто рассмеялся, откашлялся и произнес уже своим обычным голосом, хрипловатым и слегка надсаженным:

– Все время забываю, что у тебя нет слуха. – Глаза его потускнели и перестали сиять в полумраке апартаментов двумя болотными огоньками.

Альберт был талантлив не только в стихосложении; когда он начинал декламировать свои вирши, впечатлительные дамочки впадали в экстаз от одних только звуков его чарующего голоса. Так проявлялся его истинный талант, талант сиятельного.

При желании поэт мог переубедить даже падшего.

– У меня нет слуха, а у тебя нет совести, Альберт, – заявил я, устраиваясь поудобней. – Ты подлец. Подлец и бесчестный человек. Знаешь, почему я не подошел и не протянул руку? Просто боюсь не сдержаться и двинуть тебе по морде!

И, надо сказать, мое заявление было преувеличением лишь отчасти. Я действительно был на приятеля очень и очень зол. Просто старался этого не показывать, пряча обиду за излишне резкими словами.

– Ты как всегда сгущаешь краски, Леопольд, – укорил меня поэт, поднялся с дивана и затянул пояс восточного халата.

– В самом деле? – опешил я, выдернул из-под головы вторую подушку и швырнул ее в поэта. – Да меня из-за твоего длинного языка чуть не поджарили!

Альберт ленивым движением отбил подушку в сторону и задернул штору, окончательно погрузив апартаменты в полумрак. Затем подошел к бару и налил себе вина.

– Я, право, не предвидел особых осложнений, – пожал он плечами. – И в самом деле, Лео! С тобой ведь не случилось ничего плохого, так?

– Не случилось ничего плохого? – возмутился я, не без труда переборов желание отвесить приятелю пару оплеух. – Альберт, тебя просто попросили написать стихи! Какого дьявола ты растрепал об этом газетчику?! Ты ведь прекрасно знал, что отец моей симпатии не оставит огласку без последствий!

Поэт вернулся на диван и спокойно развалился с бокалом вина среди многочисленных подушек.

– Твоей симпатии, Лео? Я не ослышался? – хмыкнул он. – А сиятельная Елизавета-Мария фон Нальц знала о твоих чувствах? Нет? Ты вообще планировал объясниться или намеревался отправить мои стихи анонимным посланием?

Я промолчал, ведь именно так и намеревался поступить.

Мое молчание оказалось красноречивей любых слов, и поэт взмахнул рукой, едва не расплескав вино на пол.

– Леопольд! Пойми, ты не должен скрывать свои чувства. Не должен позволять своей стеснительности…

– Да какая, к дьяволу, стеснительность! – взорвался я. – Альберт, у нее через месяц свадьба с племянником министра юстиции! Что мне оставалось делать?

– Брось, Лео! Ты любишь ее?

– Люблю!

– Так расскажи ей об этом. Борись за свою любовь!

– Ничего ты не понимаешь…

Альберт отпил вина и спросил:

– Сколько ты тянул с этим? Полгода?

– Около того. – Я развалился на оттоманке и вновь уставился в потолок. – Никак не подворачивался подходящий случай. А ты все испортил. Ты даже не представляешь, в какие неприятности меня втравил.

– Обвинять других в собственных бедах – это естественная защитная реакция психики, но если ты выберешь этот путь, то никогда не преодолеешь собственных слабостей, – выдал поэт как по писаному. – Леопольд, я хорошо тебя знаю, понимаю, сколь непросто тебе сходиться с людьми. Да, я поступил неправильно, решив подтолкнуть тебя, но мои намерения были чисты! Тебе стоило бы давным-давно набраться смелости и рассказать о своих чувствах!

– Так, значит, это я сам во всем виноват?

– А кто же еще? – удивился Альберт.

– Ну ты и гад! – выругался я. – Бессовестный подонок!

– Скажи честно: ты бы решился заговорить с ней о своих чувствах, не подтолкни я тебя к этому?

– Ты мой психиатр? – окрысился я.

– Я просто хотел помочь!

– Не делай так больше. То, о чем мы разговариваем, только нас и касается. Ты решил вылечить мигрень усекновением головы, понимаешь? Что, если я донесу о пасквилях на ее императорское величество, встревоженный твоим пристрастием к алкоголю? На каторге тебе точно придется расстаться с этой пагубной привычкой!

– Я подумаю об этом, – пообещал поэт, как-то подозрительно быстро капитулируя перед моими доводами. Обычно он не упускал возможности поспорить, но сегодня выглядел непривычно рассеянным; казалось, его мысли витают где-то далеко-далеко.

Альберт приник к мундштуку кальяна, обессиленно упал на подушку и выпустил к потолку длинную струю ароматного дыма, который и без того настоящим облаком плавал под потолком.

– Слишком много дыма, – пожаловался я. – На улице дым, здесь дым…

Вопреки обыкновению мой приятель никак на это заявление не отреагировал, он какое-то время молча лежал на диване, а потом вдруг приподнялся на одном локте и спросил:

– Не желаешь отведать лимонного сорбета?

– Не откажусь, – решил я, хоть и заподозрил в этом невинном на первый взгляд предложении некий скрытый подвох.

Альберт дернул шнурок звонка, вызывая прислугу, и вновь приник к трубке кальяна. В мою сторону он не смотрел и лишь загадочно улыбался, явно лелея в уме какую-то гадость.

Когда пару минут спустя скрипнула дверь и я обернулся, то испуганно вздрогнул при виде скользнувшей в комнату тени. Но не успел еще сдернуть с носа очки, как бесплотная фигура отступила в сторону от светившей ей в спину электрической лампочки и обернулась невысокой стройной девушкой, черноволосой и миловидной.

– Господин, – склонилась та над оттоманкой и протянула мне небольшой деревянный поднос с хрустальным кувшинчиком и высоким бокалом.

– Благодарю, – отозвался я после секундного замешательства и принял угощение.

Девушка, оставляя за собой шлейф тонкого цветочного аромата, прошествовала к дивану поэта, там грациозно развернулась, и на фоне занавешенного окна четко высветился классический профиль с аккуратным носиком и высоким лбом. А вот очертания фигуры так и остались скрыты длиннополым одеянием.

– Альберт, дорогой, что-нибудь еще? – чарующим голосом поинтересовалась девушка.

– Нет, любовь моя, – ответил поэт и взмахом руки отпустил свою новую пассию, – можешь идти…

Та, легонько покачивая бедрами, вышла в коридор.

– Красавица, да? – мечтательно улыбнулся поэт. – Ты бы слышал только, как она поет! А как движется в танце! Настоящее сокровище!

Я наполнил мутным напитком высокий бокал и спросил:

– И где же ты откопал эдакое сокровище?