Читать книгу - "Нахаловка#2 - lanpirot"

перепоя трясутся, — с видом знатока выдал Сильнягин. — Ты, вообще-то, до сих пор превым подозреваемым в убийстве с расчлененкой проходишь, — принялся стращать он и без того претрухавшего водителя. — Должен тише воды, ниже травы сидеть и не высовываться! А ты чего натворил?

— Ч-ч-чего н-а-атворил? — заикаясь и растягивая гласные, проблеял побледневший Бочкин. Он прокручивал в голове варианты, пытаясь мучительно вспомнить, чего такого мог учудить. Но в голове, кроме пульсирующей похмельной боли, была темная и абсолютная пустота. Этот период времени словно корова языком слизала. — Н-ничего н-не помню, Ф-ф-филимон Митроф-ф-фанович…

— Ну, что я могу сказать, ты сам себе враг, Кирюха! Попал ты, как кура во щи! Хулиганка тебе ко всему прочему корячится! Нарушение общественного порядка! Членовредительство и порча, как частного, так и государственного имущества! — припечатал и без того бледного Бочкина участковый. Статья двадцать точка один Кодекса РэФэ…

— Да че я такого сделал-то? — Не выдержав потока обвинений, Кирьян подорвался с жесткой деревянной лавки и уцепился пальцами за металлическую решетку небольшого обезьянника, устроенного в опорном пункте полиции, пытаясь просунуть рожу между прутьев. — Кому я там члены повредил? И какое имущество испортил? Ты скажи, я все поправлю!

— Статья двадцать точка один, Бочкин, как раз фиксирует случаи нарушения общественного порядка, выражающее явное неуважение к обществу, сопровождающееся нецензурной бранью в общественных местах, оскорбительным приставанием к гражданам, а равно уничтожением или повреждением чужого имущества.

— А поконкретнее, Филимон Митрофанович? — едва не плача, проскулил водила грузовичка, словно побитый пес.

— Будет тебе и ванна, и кофэ, будет и какава с чаем! — вкрутил к месту всем известную цитату участковый. — Значица, фулюган, слухай сюды… Ну, и пальцы загибай: в три часа после полуночи ты, в изрядном подпитии, что само по себе — статья, потащился за порцией бухла к старухе Ведерниковой. Но нормально зайти к ней во двор ты не захотел — полез со стороны огорода, через забор. Вследствие чего снес к чертям весь этот забор. На шум из дома выскочил её племянник, с которым вы устроили небольшую потасовку, разбудив в округе всех соседей. Телесные повреждения у этого бедолаги, как говорится, на лице! Ты, это — загибай пальцы-то…

— Не помню ничего… — промычал в очередной раз Бочкин.

— Невменяемость от ответственности не освобождает! — сурово припечатал задержанного хулигана участковый. — Если, конечно, справкой от психиатра не подтверждена. У тебя есть такая справка, Кирюха? — Ехидно прищурился Сильнягин.

— Не-а, — мотнул головой Бочкин, сморшившись от болезненного прострела.

— Ну, тогда, не обессудь, — пожал плечами участковый, — придется отвечать по всей строгости закона.

— Это все?

— Э, нет, родной, — покачал головой старый мент, — это только начало.

— И чего я еще учудил?

— Самогонки Ведерникова тебе все-таки продала, — продолжил он свой рассказ о пьяных похождениях Бочкина, — которую вы с этим племянником выжрали в два горла, для примирения, так сказать, а после разнесли в щепки остатки забора…

— А! — обрадовано воскликнул Кирьян. — Значит, тяжкие телесные отменяются?

— Считай, повезло тебе, — согласился участковый, — он тоже до беспамятства нажрался и ничего не помнит.

— Ну, а забор я старухе Ведерниковой починю…

— А вот этого не надо! — возразил Сильнягин. — Пусть уроком будет, как самогонку местным алкашам в любое время продавать! Тож на нары загремит у меня когда-нибудь!

— Так, а здесь я тогда по какому поводу оказался? — продолжал недоумевать Бочкин.

— Закончив к утру распивать самогон и раздолбав в хлам остатки забора, ты отправился в центр поселка, где на глазах многочисленных граждан, спешащих на работу, устроил акт вандализма…

— Какого еще вандализма? — Выпучил глаза Кирьян.

— А такого: прилюдно обоссал все фотографии на муниципальной «доске почета»!

— Да ты гонишь, Филимон Митрофанович! — не поверил Бочкин. — Я ж помню — они высоко висели! Я бы хрен достал!

— Хреном бы ты, конечно, их не достал, но струей дотянулся! — ядовито продолжил участковый. — Долго, видать, терпел, чтобы струя мощнее была! В результате чего муниципальное имущество было испорчено…

— Да какое, нахрен? — В очередной раз возмутился Кирюха. — Чего бы я там своей струей испортить смог? Мне ж не семнадцать лет, чтобы напором доску почета снести! У меня, вон, и простатит уже имеется… Откуда такой напор?

— Дурак ты, Кирюха, — не удержавшись, фыркнул Сильнягин. — Фотки ты испортил, дурья башка. Пожелтели они чересчур.

— А, вона че… — облегченно выдохнул Бочкин. — Да они и были желтые! Который год уже висят!

— Помимо всего прочего — нецензурная брань, навязчивое приставание к гражданам… Вернее, к гражданкам, с предложением… сейчас скажу дословно… — он покопался в бумагах на столе. — Ага, вот, предлагал вдуть, отодрать со всем прилежанием и во все, к-хе, дыры… Дальше не буду читать, Бочкин, пусть мировой судья это непотребство читает!

— Побойся Бога, Филимон Митрофаныч, какой мировой судья? — заныл Кирьян. — Давай, я лучше тебе насколько машин щебня привезу? А? Ты же давно хотел дорогу перед опорником в нормальное состояние привести. Лужу засыпать, набитую по распутице колею заровнять…

— Это ты чего мне сейчас, взядку предлагаешь, засранец ты этакий?

— Окстись Филимон Митрофанович! Только безвозмездно хочу помочь нешей доблестной полиции.

— Ладно… уговорил, красноречивый! — после небольшого раздумья согласился Сильнягин. — И это только из-за моего хорошего к тебе отношения. Ты, вроде бы, уже на путь исправления встал. Ну, а срывы у всех бывают, да еще после такой жуткой находки… Но помни, — произнес он, отпирая замок решетки, — ты у меня на карандаше! Смотри, чтоб ни-ни! — И участковый погрозил мужику кулаком. — Тише воды, ниже травы!

— Митрофаныч… ты все-таки человек! — Расчувствовавшись, шмыгнул носом Кирьян. — Как в себя приду — сразу сделаю. Я свободен?

— Иди уж, пропащая душа! — махнул рукой Сильнягин. — И это, — крикнул он в спину уже распахнувшего дверь Бочкина, — с Галкой лучше помирись!

— Как протрезвею — обязательно попробую! — пообещал Кирьян. — Хотя, лучше денька через два… пусть остынет…

— Договорились, — кивнул участковый, и Кирьян с облегчением закрыл дверь в участок.

— Вроде пронесло… — произнес Бочкин, утирая вспотевшее лицо трясущейся рукой. — Надо же, — немного успокоившись, произнес он,