Читать книгу - "Мушкетерка - Лили Лэйнофф"

— Не у всех такая семья, как у тебя, — сказала Портия. — В твоих устах все звучит так просто: они любили тебя настолько, что позволяли тебе делать все, что душе угодно. Мой отец был счастлив от меня избавиться. Неважно, сколько древних языков я выучила и как хорошо овладела приемами живописи. Он всегда хотел сына. И теперь он со своей новой женой может насладиться свободой от меня и приступить к производству на свет нового потомства на каждой горизонтальной поверхности в доме. Вдобавок он уверен, что окончательно сбудет меня с рук, когда к концу сезона я успешно выйду замуж. А про Арью даже начинать не стоит… — Портия умолкла, когда Арья пошевелилась.

Теа с дрожащими губами повернулась ко мне.

— Портия права? Ты расстроилась из-за… — Она продолжала говорить, но я ее не слышала.

Таня. Таня. Таня.

Голос отца. Сердце стучало, словно призыв к оружию. Папа, лежащий на обочине. Папа, которого некому было спасти.

Мадам де Тревиль открыла дверь, и следом за ней в комнату вошел маленький человечек с огромными усами. Они вели какую-то беседу, но она резко остановилась, и ее силуэт застыл в дверном проеме.

— Excusez-moi, извините. — Она вытолкала портного наружу и закрыла дверь. — Что-то не так?

— Мы говорили о наших семьях, мадам, — ответила Теа.

Мадам де Тревиль испустила долгий вздох и повернулась ко мне:

— Мне показалось неуместным рассказать им.

— Рассказать нам о чем? — Голос Теа был слишком настойчивым, в нем звенело слишком много любопытства, однако мадам де Тревиль ее не осадила. Возможно, она была поглощена тем, как я водила пальцами по цепочке, на которой висел отцовский перстень, чтобы сдержаться и не обхватить себя руками.

— Это твоя история, — произнесла мадам де Тревиль, — я не хотела отнимать ее у тебя.

Эту историю мне навязали. Я совсем не хотела быть ее частью.

— Мой отец… умер.

Боль тисками сдавила мне грудь. Я впервые произнесла это вслух.

— Умер? — повторила Портия.

Во мне вспыхнул необъяснимый гнев — но это была не ее вина. Не она его убила. Не она отрезала ему бороду, волосы, не она изуродовала его так, что родной жене не узнать. Или дочери.

— Портия хотела сказать, — пояснила Арья, — что мы соболезнуем твоей утрате. Мы даже представить не можем, что ты переживаешь.

«И правда, не можете», — едва не ответила я. Но в серых глазах Арьи я не заметила и следа угрозы или жалости. Они не были полны чего-то, но не были и пусты.

— Обсудим это позже. — Мадам де Тревиль взялась за дверную ручку. — Уверена, что ты сумеешь держать себя в руках, — обратилась она ко мне.

Мне хотелось кричать. Хотелось броситься за ней, заставить ее рассказать все, что ей известно. У меня было столько желаний. Я постаралась проглотить их, и они камнем легли в желудке.

Все было как в историях о жизни при дворе, которые рассказывал мне отец: все эти аристократы, придворные партии, интриги и пороки. Все это было игрой. Мадам де Тревиль контролировала каждый наш шаг. Как мне увязать в своей голове образ женщины, которая требует почтения и отпускает язвительные комментарии, и той, что попросила племянника разработать блочный механизм и поверила, что у него получится? Которая решила, что это поможет мне? Что я окажусь достойной этого?

Даже если я стала пешкой, подчиняющейся чьей-то воле, я должна быть сильной. Папа хотел видеть меня сильной.

И мне предстоит сделать много ходов.

Глава двенадцатая

— Красный будет смотреться замечательно, особенно с твоими темными волосами и глазами. — Теа болтала ногами, сидя в моей новой комнате на втором этаже. Она была в три раза больше спальни дома и неизмеримо роскошнее: бордовые шторы, темные деревянные панели на стенах, резной туалетный столик и плотные гобелены. На закрытых ставнями подоконниках расположились начищенные до блеска серебряные канделябры.

Без Портии и Арьи поблизости Теа вела себя гораздо спокойнее. Она была самой младшей в этом трио — точнее, уже в квартете. Ей еще не исполнилось шестнадцати, и она была полна нервической энергии, которая вся уходила на то, чтобы вписаться в компанию, произвести впечатление.

Когда мы работали с портным, она была еще тише. Ее брови сошлись на переносице, когда она принялась обсуждать с ним покрой платья, чтобы оставить под юбками место для фехтовальных панталон, ничем не выдав себя, сделать рукава достаточно просторными, чтобы можно было размахивать шпагой, и нашить на них побольше оборок и кружев, скрывающих мускулистые руки. С лифом ничего поделать было нельзя — я едва не расплакалась, услышав о корсете, хотя Теа вполголоса утешала меня, что он не так уж плох и она поколдует над моим, так что я смогу в нем дышать и двигаться. Разумеется, при этом корсет потеряет весь свой смысл, но жаловаться я не собиралась. Из-за головокружений мне требовалось как можно больше воздуха. Позади зеркала, завешенного тафтой и кружевом, мадам де Тревиль сговаривалась с портным об оплате. Наряды для трех девушек на бальный сезон стоили дорого — для четырех же и вовсе запредельно. И хотя Мазарини выделял ей некоторое финансирование на накладные расходы, мадам де Тревиль явно стремилась сократить издержки.

Когда портной ушел и нас отпустили с миром, а Теа получила приказ отвести меня в мою новую комнату, она заняла место мадам де Тревиль у блочного механизма. Пока я поднималась, она вводила меня в курс дела, и правда об этом месте раскрывалась для меня, как лепестки цветка, распускающегося только ночью. Красивого, но весьма необычного. Именно такой, по всей видимости, должна была стать наша жизнь в качестве «Мушкетерок Луны».

Мадам де Тревиль обучала еще нескольких дочерей парижской аристократии, но они жили не с нами и ничего не знали о нашей миссии. Таким образом, хоть она и проводила с ними менее часа в неделю за уроками этикета и танцев, она обеспечивала нам приглашения на светские мероприятия от их родителей, занимавших высокое положение при дворе и объявивших себя ее покровителями. Мадам де Тревиль, в свою очередь, укрепляла собственную репутацию и тем самым расширяла наши возможности, что было важно, поскольку одна из наших фамилий не имела флера авторитета и престижа. А именно моя. Остальные девушки принадлежали к парижской знати. Их семьи были достаточно важны, чтобы обладать некоторой властью, но не настолько заметны, чтобы привлекать внимание к нашей работе.

— А тебе не кажется странным, — спросила я, — принимать ухаживания от кавалеров,