Читать книгу - "Фантастика 2025-100 - Даниэль Дессан"

У всех была своя, но в чем-то очень похожая жизнь. Как правило, к двадцати пяти годам уже почти все были женаты.

Может, отчасти поэтому я и представлял себе Валькину невесту совершенно другой — девушкой, похожей, скорее на Тосю из того же фильма «Москва слезам не верит», чем на героиню некогда популярной песни про Ксюшу и рэкетира. Вот такая, как Тося, ему бы точно ему подошла! Тихая, простая, незамысловатая, ориентированная на то, чтобы заботиться о муже и детях. Вряд ли эта фифа в кожанке захочет куда-то ехать из Москвы по распределению на несколько лет и проводить молодость, стирая вручную пеленки и распашонки за тремя детьми и обходясь без всяких памперсов. Скорее всего, не об этом она мечтает сейчас, а мысленно ругает Вальку на чем свет стоит, и подумывает, как бы вернуться к своему рокеру. Вот с ним бы она точно смотрелась гармонично! Два сапога пара. Катались бы на мотоцикле и в ус не дули.

Однако вдруг я заметил то, что меня приятно впечатлило и заставило внезапно изменить мнение о Тамаре в лучшую сторону. Несмотря на чересчур уверенный и даже высокомерный вид барышни, со стороны было хорошо заметно, что она испытывает к незадачливому любителю стрельнуть на вечер американские джинсы самый искренний, неподдельный интерес. Кажется, он ей по-настоящему нравится. Мало того что нравится — она влюбленно на него глядела. Может быть, оценила наконец его настойчивость? Не зря же он целый год ее добивался.

Краем глаза я видел, как ее нежная рука с белой кожей ободряюще накрывает Валькины нервно трясущиеся пальцы. Несмотря на довольно-таки высокий рост, товарищ выглядел совершенно потерянно и обреченно. Его лицо было просто белым, почти как волосы. Мне казалось, он переживал не столько за себя, сколько за свою подружку, а еще, кажется, четко осознавал, что потерпел фиаско и сильно уронил свой авторитет в ее глазах. Как парень, я его понимал: когда свидание заканчивается не поцелуем у общежития, а посиделками в участке, и на горизонте маячат отчисление, несколько лет отсидки и поломанная жизнь, вряд ли можно рассчитывать на продолжение страстного романа.

— Чего встали? Вам кого? — внезапно вернул меня к реальности звучный бас. Милиционер, сидящий за столом, требовательно глядел на нас с Ленькой.

Я набрался смелости и, открыв рот, выпалил признание одним махом, словно опасаясь, что не хватит смелости:

— Здравствуйте. Мы к Потапову. Я ему одолжил на вечер джинсы. Деньги, которые он случайно оттуда достал — мои. Я их… нашел. Он ничего о них не знает.

Милиционер ухмыльнулся.

— Да, да. Пачку долларов. Нашел. Найти две копейки можно, а не валютную котлету. Ты где ходил-то, что такую находку обнаружил?

— Я должна позвонить родителям, — хорошо поставленным певучим голосом и тоном, не терпящим возражений, вдруг заявила барышня, перебив его. — Я свои права знаю. Мы не сделали ничего плохого.

— Как ты меня достала, фифа крашеная! — рявкнул милиционер и внезапно пододвинул к Тамаре телефон. — Звони!

Валька побагровел от злости. Ему явно не понравилось, как обошлись с его девушкой. Забыв о том, где находится и какие проблемы его ждут, он уже и хотел было встать, но Тамара снова накрыла его руку. Так, если они поженятся, то я, кажется, знаю, кто будет главой семьи. А может, это и неплохо?

Тамара уверенно набрала несколько цифр и неожиданно для меня и всех присутствующих заговорила по-английски. Я не то чтобы был силен в английском, но разговорную речь понимал — все же довольно много поездил по миру, да и документацию по работе постоянно читаю на английском. Барышня коротко изложила суть проблемы (ее и Вальку поймали с чужими долларами), назвала адрес и положила трубку.

— Сейчас приедет, — тем же певучим голосом спокойно сказала она и снова взяла Вальку за руку. Как ни странно, и мне, и Леньке, и Вальке стало вдруг гораздо спокойнее, и даже затеплилась какая-то надежда внутри. А может быть, все обойдется? Вдруг эта Тамара — непростая девочка? Сейчас в России можно многое решить, обладая хорошими связями и знакомствами. А тогда? Да и тогда, кажется, можно было. Вон даже милиционер сообразил, что просто так кричать и ругаться не стоит. Он устало швырнул на стол какую-то папку с документами и замолчал, явно ничего не поняв из того, что Тамара говорила по телефону. Мы остались с Ленькой подпирать стены в кабинете. Сесть нам, естественно, никто не предложил, но вроде бы и не выгоняли. Ленька рассматривал потолок, а я — свои ботинки.

Минуты через три дверь отворилась, и в кабинет вошел статный, интересный мужчина невысокого роста в добротном костюме. Я пока еще плохо определял по одежде, кто есть кто, так как за пару дней научился только более или менее разбираться только в студенческой моде, но сообразил, что передо мной — не простой советский слесарь. Одежда, которая была на мужчине, явно сшита не на фабрике «Большевичка», а ботинки, кажется, сделаны на заказ и точно не в СССР. На руке были явно недешевые часы, в руках — хороший кожаный портфель.

— Добрый вечер, — сухо и уверенно произнес он, глядя на сурового служащего. — Привет, — уже теплее, но все еще строгим тоном бросил он Тамаре. — Рассказывай.

— Это кто еще тут? — поднялся с места милиционер, но, посмотрев на какую-то книжечку, которую сунул ему под нос мужчина, резко затих.

— В удостоверении написано, кто я. А теперь я хочу знать, за что задержали этих двух молодых людей. Мы можем поговорить без посторонних?

— Выйдите оба, — рявкнул милиционер на нас, но, посмотрев на Тамариного отца, добавил уже гораздо тише и мягче: — В коридоре посидите.

Сидеть в коридоре было негде. Ни одной лавки или стула, просто облупившиеся исписанные стены. Ленька не стал привередничать и попросту опустился на пол возле стены. Я же остался стоять и прислонился к ней спиной, отчаянно пытаясь вспомнить все, что я читал про оборот валюты в восьмидесятых и слышал от родителей, их друзей и родственников. Эх, зря я в детстве пытался всеми силами отлынивать от участия в семейных посиделках за чаем из сервиза. Вот теперь бы эти знания пригодились!

Так, все, что я помню — это то, что официально оборот валюты был запрещен, и обменивать рубли на доллары было нельзя. Но был же, в конце концов, черный рынок! Друг отца —