Читать книгу - "Спасите наши души - Ромен Гари"

После того как Джон Карриган, студент университета Беркли, изготовил в своей комнатенке в кампусе гранату с ядерным зарядом, а затем взорвал ею Белый дом в знак протеста против нейтронной бомбы, все кабинеты, службы жизнеобеспечения, покои президента и апартаменты его сотрудников были переведены под землю, на глубину тридцать метров, и прикрыты сверху свинцовым щитом десятиметровой толщины. Это был «щит позора», что-то вроде Берлинской стены: как и последняя, он отделял возвышенные устремления человеческого гения от того, во что они превращались на поверхности земли — не считая музеев, филармоний и библиотек.

Президент с отвращением склонился над «боровом». Потомок древнего рода фермеров был возмущен кодовым названием, которое военные дали этой новой технической дряни: оно оскорбляло всех славных свиней мира.

— Хочется заткнуть себе нос, — проворчал он. — Проектировали бы эти штуки так, чтобы они и пахли тем, чем им положено. И наши, и их.

Получасом раньше он расстался с лидерами Конгресса, а до того провел очередное совещание с русскими и теперь находился в Оперативном зале. Здесь определялись приоритетные цели во всех странах — как в союзных, так и в прочих: стартовые площадки, ядерные арсеналы, экспериментальные заводы, биологические и химические лаборатории. Вот уже шесть недель албанский «боров» возглавлял список приоритетных целей, ему был присвоен «красный уровень опасности», и он занимал верхнюю строчку на электронном табло, где оценивались риски — в зависимости от поступавшей информации — открытий в области науки и техники и общеполитической ситуации в разных странах. Эти приоритеты определялись компьютером и были известны как ПП — Предварительные Параметры, в просторечии «попа». Президент никогда не ложился спать, не взглянув на таблицу оперативных приоритетов, чей нрав был переменчивым и взбалмошным.

Вскоре после избрания — а это произошло пару месяцев тому назад — президента ждал небольшой сюрприз: он столкнулся нос к носу с «потенциально опасной приоритетной целью», расположенной в самих Соединенных Штатах. На биологическом факультете Стэнфордского университета начали проводить генные эксперименты, и последствия этих экспериментов, по мнению самих же ученых, были непредсказуемыми — они могли привести к созданию новых микроорганизмов и вызвать эпидемии, перед которым человек оказался бы бессилен.

Уже полтора месяца албанский «боров» бессовестно удерживал пальму первенства в списке приоритетов. Нередко, мучимый бессонницей, президент спускался в Оперативный зал и в тайной надежде смотрел на табло. Но «боров» не сдвигался с места, он по-прежнему был на самом верху.

— Интересно, что бы сказали американские граждане, если бы узнали, что в момент тяжелейшего кризиса — час «Ч», так, кажется, говорят — все силы его лидера сосредоточены на одном: не взять в руки сигарету, поскольку доктор запретил ему курить…

Помощник президента Рассел Элкотт и генерал Франкер, более известный как «Карманный Пентагон» первого лица государства, расплылись в улыбке. У Элкотта это вышло еще более-менее естественно, генерала же посетила тягостная мысль, что эта улыбка — единственный и довольно жалкий вклад, который армия смогла внести в историю.

Профессора Скарбинский и Каплан, генерал Франкер, Рассел Элкотт, Гарднер (первый чернокожий глава ЦРУ) и Роден (руководитель Пентагона) вместе с президентом рассматривали уменьшенную модель «борова», громоздившуюся на столе. «Боров» был приземистым сооружением, стоявшим на массивных лапах-столпах и увенчанным перламутровым куполом.

— Никогда не видел большей мерзопакости, — сморщился президент. — А как дела с нашим собственным «боровом»?

— Немного отстаем от русских, — сказал Каплан. — Мы должны исключить любой риск, поэтому дело идет небыстро. А у Советов бог знает сколько шпионов в Албании.

— А как же мы, у нас там кто?

— Американка, — ответил Рассел Элкотт. — Подружка Матье.

— Да будет благословенна ее попка, — сказал президент.

— И ежедневные разведданные, получаемые с помощью спутников и самолетов, — добавил Франкер.

— Да будет благословенна и твоя тоже, — сказал президент.

— Нам недостает некоторых деталей, — заметил Каплан. — Мы не в состоянии достоверно предсказать последствия дезинтеграции нуклона. С одной стороны, как показала авария в Мерчентауне, может иметь место… дегуманизация.

Ему не нравилось это слово — чересчур уж литературное.

— Или, если угодно, распад психики. Это что-то вроде нейтронной бомбы, которая, вместо того чтобы убивать, уничтожает душу.

— Мне казалось, что таких результатов обычно добиваются идеологическими методами, — сказал президент с ненавистью в голосе. — Вспоминается — представьте себе — господин Гитлер. Да и Сталин с этим неплохо справлялся. Я вам вот что скажу, друзья мои: использовать науку и технику для дегуманизации народов — это значит признать, что политика с этим не справилась!

— Есть еще один вариант, — сказал Каплан.

Профессор Каплан был еще очень молод. Стройный, с шапкой курчавых волос; в глазах, за стеклами очков, застыло мечтательное выражение, которое плохо вязалось с его научными достижениями: именно он в 1977 году сумел усовершенствовать лазер Кастлера и получить луч, способный сжигать спутники на любом расстоянии.