Читать книгу - "Деньги не пахнут 3 - Константин Владимирович Ежов"

Прозвучали слова:

– После кризиса все семьи ужались в расходах. Но вот уже два года назад траектории разошлись. Белые и азиаты снова начали открывать кошельки, а афроамериканцы так и остались в минусовой зоне.

Пирс и Уитмер молчали. График, будто холодное зеркало, не оставлял пространства для отговорок.

– Поэтому "Харбор Лобстер" и буксует сильнее конкурентов. Их основная аудитория – афроамериканцы. И перспективы тут, увы, мрачные. Внизу страницы приведены заголовки статей – взгляните.

Крошечные строки сноски гласили:

"Последствия финансового кризиса сильнее всего ударили по афроамериканцам…"

"Банки уличены в дискриминационной ипотеке…"

"Крах рынка субстандартных кредитов и падение потребления чернокожих – почему?"

Слова ложились тяжёлым грузом: именно афроамериканцам в разгар кризиса подсовывали самые рискованные кредиты, часто без всякого повода. Даже те, кто имел устойчивую кредитную историю, попадали в ловушку кабальных условий.

Последствия были катастрофическими. Исследования показывали: почти треть чернокожих семей потеряла дома, а средние потери активов достигали половины состояния. Для сравнения – у белых убытки составили лишь около 10%.

И вот результат: главные посетители "Харбор Лобстер" оказались в числе самых пострадавших. Корни падения прибыли уходили не в сезонные колебания или временный спад, а в структуру самой аудитории.

Зачем ходить за лобстерами, если дом уже отобран банком? Какой ужин в ресторане, когда нет крыши над головой?

Звучал вывод:

– Это не просто эмоциональная реакция. На восстановление потребуется не меньше трёх–пяти лет. Для бренда, который застрял в болоте стагнации, единственный разумный вариант – срочная ликвидация.

Повисла тишина. Пирс задумчиво постукивал пальцами по столешнице, словно проверял ритм собственных мыслей. Логика доводов была безупречна, но что-то в его взгляде оставалось настороженным.

– Даже если всё это правда, – наконец произнёс он, – это не объясняет, почему продавать нужно прямо сейчас, в ближайшие месяцы.

В его тоне звучало сомнение: дело явно не ограничивалось сухими графиками. Уитмер, по сути, торопился сбросить с баланса флагманскую марку, причём почти даром – будто предлагал распродажу "два по цене одного". Подобное решение грозило ему карьерой. Ради чего такая спешка?

Пирс, скосив глаза на Уитмера, снова вернулся к сухой деловой интонации, но слова явно адресовались тому самому директору:

– Даже если стоит признать, что бренд стал миной замедленного действия, таймер ещё не тикает в полную силу. Следующий год или даже через два позволили бы провести всё куда безопаснее.

И добавил, почти наставительно:

– Если толкнуть сделку сейчас, придётся давить её через совет директоров, игнорируя акционеров. Хоть какой-то намёк на диалог мог бы смягчить удар.

Уитмер скептически приподнял бровь:

– Диалог? И что вы им скажете? Что чёрные покупатели невыгодны?

Ответа в комнате не последовало. Только сухое потрескивание кондиционера, словно сама техника пыталась заполнить пустоту.

За закрытыми дверями заседания витала сухая тяжесть делового воздуха, смешанная с лёгким запахом бумаги и горячего пластика от работающего проектора. На белом экране светился заголовок: "Причины продажи Harbor Lobster". Но истинная подоплёка сделки не должна была стать достоянием публики. Слишком уж скользкая тема – раса, деньги и кризис, в который сильнее других угодила именно уязвимая часть общества. Попробуй озвучить вслух – и лавина возмущения сметёт всех, кто рискнёт.

– Временная критика – это ещё полбеды. Память у людей короткая, – прозвучал голос.

– При обычных обстоятельствах – да. Но сейчас время иное.

В зале стало тише. Даже шелест страниц стих. Взгляды устремились на Пирса, и воздух между ним и собеседником словно натянулся, как струна.

– Слышали о движении Идфсл Дшмуы Ьфееук,

Эти три слова звучали, как гулкое эхо. Не просто лозунг, а целый крик эпохи, слоган, вобравший в себя суть борьбы за права. Своеобразной, надо сказать. Словно у анархистов набрались. Грабь награбленное. Аббревиатура BLM уже обжигала ленты социальных сетей, рождала споры и маршевые песни. Толчком послужила трагедия прошлого года: белый полицейский застрелил семнадцатилетнего чернокожего подростка. Суд оправдал стрелявшего. Взрыв негодования был неминуем – улицы заполнили толпы людей, их голоса звучали громко и слаженно, требуя мести. Просто так, потому что полицейский был белым.

С каждым днём хэштег BlackLivesMatter набирал силу, обрастал тысячами комментариев, превращался в знамя. А к осени грозил вырасти в массовое движение по всей стране.

– Внимание к расовой справедливости, так сказать, сейчас беспрецедентное, – продолжал голос. – Это касается не только наплевательского отношения к законам, но и всей системы – от банков и кредитов до качества инфраструктуры в районах, где живут чернокожие. Экономическое неравенство обсуждают едва ли не больше всего.

Слова звучали сухо, но от них веяло жаром уличных демонстраций, запахом плакатной краски и свистом полицейских свистков.

– И если в такой момент выставить Harbor Lobster на продажу – никто не оставит это без внимания.

Ресторанная сеть давно считалась любимицей чернокожей публики. Для многих – почти символ. В последующем о ней даже певица мирового масштаба, Бейонсе, споёт в хвалебных строках. Это не просто бизнес – это знак принадлежности.

– А если при этом "Toscana Garden" оставить, а продавать только Harbor Lobster? Как это будет выглядеть? Ведь обе сети принадлежат одной компании. Почему избавляться лишь от бренда, куда ходят чернокожие семьи, а белые рестораны оставлять?

Epicura владела двумя флагманами: Harbor Lobster, куда ходили афроамериканцы, и Toscana Garden, обожаемая белыми. Продать первый из-за убыточности в момент, когда общество вскипает от разговоров о неравенстве, – это выглядело как втыкать нож себе в спину.

Взгляд обострился и упёрся в Уитмера.

– Личное давление будет чудовищным.

В Fortune 500 на тот момент чернокожих руководителей – всего пятеро. И Уитмер был одним из них. Решение такого масштаба, принятое именно им, стало бы не просто делом компании, а символом предательства. Каждое СМИ ухватилось бы за это, каждое сообщество сделало бы из его имени громкий пример.

– В итоге всё это не затушит пожар, а раздует его, – прозвучало предостережение.

Атмосфера в зале стала вязкой, как горячий сироп: шелест бумаг, лёгкий запах кофе и тонкая металлическая нотка кондиционера в воздухе. Разговор скользил по краю деликатной темы, которая могла вспыхнуть, как пропитанная бензином тряпка – раса, общественное недовольство и экономическая уязвимость тех, кто пострадал сильнее всех.

Представленная мысль была проста и чрезвычайно опасна в публичном пространстве: если бренд, любимый преимущественно чернокожими клиентами, уйдёт с рынка в период роста внимания к проблемам расового неравенства и насаждения обратной дискриминации, последствия станут не просто финансовыми — они будут социальными и репутационными. Образно говоря, некая невидимая бомба