Читать книгу - "Опричник - Геннадий Борчанинов"

что даже у меня в ушах зазвенело на мгновение. Фёдор начал теснить своего оппонента, нижегородец, оставшись в меньшинстве, начал отступать под улюлюканье и свист зрителей.

Мы с дядькой переглянулись. Упавшие на землю противники уже не вставали, признав, что получили достаточно, но оба, само собой, были живы. Неожиданно противник Фёдора перешёл в отчаянное наступление, ударил моего брата в подреберье, затем в солнышко. Я дёрнулся было придти брату на помощь, но дядька дёрнул меня за рукав, мол, пусть сам, и мы просто держались позади, предоставив Фёдору полную свободу действий.

Фёдор всё-таки собрался с силами, ударил наотмашь, изо всех сил. Съездил кулаком по носу противника, на снег брызнула ярко-алая кровь, зрители завопили от восторга. Нижегородец пошатнулся, и мой брат не дал ему шанса прийти в себя, тут же налетел с кулаками, мощным ударом опрокинув его на землю. Мы победили, хоть это и далось не так просто.

И хотя мы все тоже получили по сусалам, это всё равно было весело.

Глава 11

Масленица удалась на славу. Гуляли весь день, обжираясь скоромным, а вечером прямо на льду запалили огромный костёр, в котором сожгли чучело Масленицы. Ни одного священника при этом, кстати, не присутствовало, только горожане, жители ближних сёл да заезжие гости вроде нас.

С побитыми нижегородцами мы потом выпили братчину пива, не держа друг на друга никаких обид. Наоборот, мужики пытались вызнать побольше секретных приёмов, чтобы использовать их против других соперников.

— Видали, да, как я его? — хвастался дядька. — Первым бойцом на всей суздальщине был!

— Славная драчка вышла, — соглашался Фёдор.

Он, хоть и получил больше всех, всё равно не мог нарадоваться такой хорошей драке.

А на следующий день вместе с началом Великого поста мы двинулись дальше в путь. Даже не стали задерживаться в Нижнем, хотя здесь было на что посмотреть. Поехали сразу к отцовскому поместью, напрямик. Владимир тоже обошли стороной. Здесь уже ночевали на ямах, питались рыбой и постной кашей, в день проходили по двадцать вёрст. Без спешки.

К середине поста выбрались к имению Злобиных. Фёдор расцветал прямо на глазах по мере приближения к дому. Всё-таки он это всё однажды унаследует.

— Поедешь со мной в Москву? Царю служить, — предложил я ему, когда мы подъехали к окраине поместья.

Тут, в отличие от моей глухомани, имелись и деревни, и распаханные поля, и пастбища. Отец считался весьма зажиточным помещиком.

— Заманчиво, конечно, — признался Фёдор. — Так ведь и службу порубежную кому-то служить надо. На войну ходить… А твоя служба, хоть и царю, чести-то в ней немного.

Было бы странно ожидать другого.

— Порубежников да помещиков пруд пруди, — хмыкнул дядька. — Не оскудеют без тебя.

— Может и не оскудеют, — пожал плечами брат. — Да только не по душе мне служба такая, Никитка, ты уж меня прости.

— Пустое, — отмахнулся я, хотя всё равно чувствовал некоторое сожаление.

Верный человек мне бы пригодился, а Фёдор успел уже на деле доказать свою верность. Но он был в своём праве, неволить его я не мог.

В поместье нас вновь встретили как дорогих гостей, но в этот раз пьянку не устраивали, блюли пост. Он, однако, не помешал отцу и матери устроить настоящий пир, и я даже не подозревал, что вообще существует столько постных блюд, и не просто постных, а ещё и удивительно вкусных. Рыба во всём её многообразии, овощи, грибы, мёд, орехи, пироги и так далее.

Расспросами нас особо не мучили, Фёдор вываливал всё сам, и я даже тайком порадовался, что он отказался от моего предложения. Рассказывал он о нашем путешествии с такими подробностями, какие я бы предпочёл вообще никому не рассказывать. Даже родным. Без утайки, и про муллу, и про казанцев, и про моё поместье, обо всём.

Я же, наоборот, сидел и помалкивал, делая вид, что увлечён запечённой щукой. Отца я даже спрашивать не стал об опричной службе, понимая заранее, что тот тоже откажется. Вот и выходило, что при том карт-бланше на набор новых людей, я не сумел найти ни одного достойного кандидата, и мы с Леонтием вновь останемся вдвоём. Не считая, конечно, ярыги, что приглядывает за слободой.

— Опять в Москву отправишься, Никита? — спросил отец, Степан Лукич.

— К Пасхе надобно вернуться, — сказал я. — Обещал.

Времени ещё хватало, но торопиться в Москву я не хотел. Вновь окунаться в придворные интриги, не имея за собой реальной силы… Уж лучше подождать немного и приехать в столицу вместе с царём. Тот наверняка уехал в турне по монастырям, подальше от городской суеты.

А стоит мне показаться в Москве, как я тут же окажусь под прицелом Старицких, Шуйских и прочих княжеских родов, под прицелом Боярской Думы и всех остальных. Тех, кто не желал усиления царя, а хотел, наоборот, раздёргать страну на удельные вотчины, чтобы править там по своему разумению, а не по единым законам.

И чтобы не стать жертвой их интриг, мне нужны были свои люди, на кого я мог положиться. Пусть худородные, пусть даже вчерашние горшечники и лавочники, но свои. Среди дворян такие найдутся едва ли. Неплохо было бы вернуть мне мою сотню стрельцов или набрать новую из городских сотен.

— Погостишь, значит, пока? — спросил отец.

— Погощу, — кивнул я. — Недолго. Служба.

— Возмужал… — пробормотал отец.

— Пришлось, — сказал я.

Зимой, да во время поста, время в поместье тянулось удивительно долго. На охоту и прочие развлечения не ездили, в гости к соседям не выбирались. Только и оставалось, что тренироваться с оружием и без него, да отдыхать от трудов праведных.

Спустя неделю мы с Леонтием, который тоже отдохнул и отъелся на домашних харчах, выехали в сторону Москвы. И, несмотря на то, что зиму вроде как уже проводили, теплом погода не баловала, наоборот, постоянно дул ледяной ветер и трещали морозы, сравнимые с крещенскими.

Но к празднику светлой Пасхи, аккурат перед ней, всё как по волшебству наладилось, и к окраинам Москвы мы выехали уже под пение птиц и звонкую капель. Там, на окраине, остановились на отдых, а уже на следующее утро въехали в столицу под радостные колокольные переливы, возвещающие о том, что Христос воскрес.

Люди тянулись к церквям на празднование, ну а я ехал к Кремлю, как и обещал Иоанну. Вряд ли я его