Читать книгу - "Столичный доктор. Том V - Алексей Викторович Вязовский"

— Ну давайте оформим привилегию на способ определения беременности на ранних сроках, — я вдруг вспомнил, что так и не рассказал профессору Соловьеву историю о жабках.

— Научно обоснованный? — Слонимский снял очки в золотой оправе и начал тщательно протирать стекла бархоткой.

— Самый что ни есть. Проверено, точность практически стопроцентная.

— Надо же, чего только ученые не придумают, — вздохнул Давид Лазаревич.

— Поверьте, они скоро изобретут даже таблетки от беременности.

— Вот так номер! — удивился поверенный. — Это же какое попрание патриархального строя случится! Женщины начнут тайком пить такие таблетки, и что же…

— Чье тело — того и дело, — не очень удачно пошутил я.

Давид Лазаревич даже не улыбнулся. Феминистские лозунги сейчас понимания не находят ни в каком виде.

— Мало нам абортов, так еще и это… Сколько деток не родится!

— Ну а сейчас сколько рождается и брошенные умирают, становятся бездомными побирушками?

— Что же… Такая логика мне тоже понятна. Давайте ваш метод, оформим в лучшем виде!

А немец решил брать быка за рога сразу. Хотя метафора так себе, получается, растительность на лбу у меня, что ли? Короче, мне телефонировали о желании господ Беттингера и Дуйсберга пообщаться утром после прибытия поезда Норд-Экспресс. Наверное, посчитали, что ночью всё же не с руки. Прибыть просили в гостиницу «Европейская», угол Невского и Михайловской, если я вдруг не знаю, где это. Интересно, они затраты на вояж потом спишут из налогов на представительские расходы? Надо как-нибудь узнать, а то я до сих пор на свои катаюсь. И место для переговоров пафосное, сказать нечего. Если бы не мой особняк на Сергиевской, так и вовсе можно ослепнуть на время от интерьеров.

Насчет понтов «Европейская» даст сто очков форы всем остальным вместе взятым. Тут прямо с порога в глаза лезло настоящее цыганское счастье в виде золоченой лепнины, люстр трехметрового высоты и и мраморных лестниц с ковровыми дорожками.

Господа из «Байера» отнеслись к моему появлению со всем уважением. Встали, руку жали, стрептоцидом и серой восхищались. Кофе нам принесли на серебряном подносе, в фарфоровой посуде. Короче, сразу возникла деловая и конструктивная атмосфера. Даже светские беседы заняли минимум времени. Так, обозначили про разницу в погоде, жаркое европейское лето и майнские вина, к которым я имею уже почти родственное отношение. Минут десять, не более.

Я почему-то Карла Дуйсберга чуть старше себе представлял, а он оказался мужчиной средних лет, чуть за тридцать. Черты лица аккуратные, высокий лоб, волосы стрижены совсем коротко, очки с не очень большими диоптриями, в модной тонкой оправе. Лицо с довольно строгим выражением, наверное, из-за усов. Короче, перспективный европейский руководитель. Генри-Теодор Беттингер, который по должности старше, как раз попроще выглядел. Максимум на мелкого фабриканта тянул, но никак не на члена совета директоров такой большой компании. Да пусть хоть извозчиком выглядит, лишь бы договор правильный заключили.

— Так что же за способ получения ацетилсалициловой кислоты вы хотели нам предложить? — начал расспросы Дуйсберг.

— Как только мы придем к взаимовыгодному соглашению, я вам сразу всё и расскажу. Хочу заметить, что в лабораторных условиях процесс занимает не более пары часов и довольно прост. И не дорог, что сильно удешевит продукт при промышленном производстве.

В принципе, уже из этого можно было извлечь подсказки, так что я сроки сознательно исказил.

— И что же вы хотите за сведения об этом способе? Мы готовы заплатить двести тысяч марок, — обозначил начало переговоров Беттингер.

— Это шутка такая? Извините, мой немецкий не настолько совершенен, чтобы понимать столь тонкий юмор. Девяносто процентов прибыли от продаж и патентных отчислений. Бессрочно, с передачей прав моим потомкам.

— О таких условиях не может быть и речи. Максимум — триста тысяч марок, — продолжил Генри-Теодор.

— Господин Беттингер, я за столь мизерные выплаты даже пальцем не пошевелю. Если такова ваша позиция, то я прошу прощения за доставленные неудобства и напрасно потраченное время. Всего вам хорошего, господа. Рекомендую пообедать в ресторане «Донон». Отличная кухня и винный погреб всем на зависть. А я, пожалуй, обращусь к господину Сандозу, он предлагал лучшие условия на любые мои разработки. Знакомы с ним?

Судя по кислым лицам, слышали. Про конкурентов настоящие бизнесмены знают лучше, чем про собственных жен.

Мне собраться — что голому подпоясаться. Шляпу надел — и готов. Так что представители противной стороны и опомниться не успели. Замедлять шаг даже и не думал. Но сам с собой поспорил, что на улицу мне выйти не дадут. С третьего этажа на лифте только инвалиды и пьяные ездят. Я по лестнице пошел. Топот ботинок Беттингера услышал на втором этаже. Что ж, Евгений Александрович, поздравляю с успешным началом переговоров. «Байер» дал слабины и показал, что им мой способ нужен. Значит, главный — я.

— Ваше сиятельство!

Ого, а русский у него вполне на уровне. Акцент слышен, не без этого, но титул у него затруднений не вызвал.

— Господин Беттингер, неужели я что-то забыл у вас в номере? Простите мою рассеянность! — и я протянул руку, будто и вправду верил в свои слова.

— Нет, вы ничего не оставили. Но я предлагаю вернуться к переговорам. Мы готовы… сблизить позиции. Не стоит горячиться.

Всё-таки слова подбирает, но из уважения к статусу на немецкий не переходит, ждет моей реакции.

— Хорошо, давайте возобновим нашу беседу, — продолжил я уже на немецком. И даже мудреное слово «fortzusetzen» произнес без запинки. Хотя можно было выпендриться и процесс продолжить на родном языке. Думаю, я их и на хохдойче додавлю. Потому что у меня есть то, чего нет у них.

Сошлись на паритетных пятидесяти процентах только мне, или на тридцать шесть лет моим потомкам, если я умру раньше. Ну, жуки! Я вспотел даже. Производство в России тоже пополам — половина у Келера на новых мощностях, столько же — тоже в Москве, на фабрике анилиновых и ализариновых красок Столярова, которая принадлежит… Генри-Теодору. Купил по случаю три года назад.

Ну и всё, подготовка договора. Я снова позвал Слонимского, пусть борется за меня, если такой симпатией проникся. Немцы своего привезли,