Читать книгу - "Полудержавный властелин - Николай Zampolit Соболев"

Казанке поднялись еще насады с пушками, а шемякины гранатометчики принялись швырять в город греческий огонь, отчего там сделалось слишком жарко и юсуфовы — пан или пропал — кинулись напролом.

Ходить с саблями против пушек занятие, конечно, увлекательное, но неэффективное и очень неприглядное по последствиям. Хотя те, кого убило в этой последней попытке вырваться, могли считать себя счастливчиками.

Остальные попались в лапы Шемяки, Касыма и Мустафы.

Я сразу уехал на торговый двор — вокруг пятнадцатый век, нравы жестокие, но увольте меня смотреть, как человека насаживают на кол. Тем более массово.

Всех, причастных к заговору, вне зависимости, сражались они или их разыскали спрятавшимися по казанским улусам, поделили на три категории. И царевичи страшно отомстили за отца. Человек пятьдесят, признанных непосредственными участниками убийства Улу-Мухаммеда и Махмуда, рассадили на колы, воткнутые у ворот города. Еще сотню без затей утопили в Волге. Остальных продали в рабство.

— Слушай, а вы там лишнего никого не казнили? Уж больно быстро вы заговорщиков нашли, — вопрос этот волновал меня даже не из гуманных соображений.

— Помнишь, ты говорил, что «если купцам дать беспошлинную торговлю, они сами любого хана зарежут, кто попробует это сломать»? Вот они все расклады и выдали, — криво усмехнулся Шемяка. — Не боись, лишнего никого. Сам понимаю, что направо и налево нельзя, иначе в нашу справедливость веры не будет. А так — все по понятиям.

Ну я и не вмешивался — при мятеже в городе и округе вырезали всех православных, кто не успел добраться до фактории, так что зуб за зуб. Касым и Мустафа носились по ханству и выискивали измену, а мы занимались укреплением торгового двора и понемногу отправляли войска и наряд обратно. Напоследок, через неделю, собрались опять князьями да воеводами.

— Владений за великих князей изрядно забрано, что с ними делать? — вопрошал начальник моей полевой канцелярии дьяк Андрей Ярлык.

— Переселять? — спросил я у Димы.

— Откуда людей брать?

— Я льготы дам, — юношеским баском нежданно вступил Мустафа.

— Как ты? Касым же наследник? — удивились мы в голос.

— Пусть Мустафа сидит, — подал голос и Касым.

— Ты же старше?

— Я только Городец сел, только устроил, опять ехай? Нет, я Городец останусь.

Вот поворотец, однако.

— Я хан буду, Мустафа оглан [iii].

Да они все промеж себя решили! Хотя может это и неплохо, во всяком случае, последние сыновья Улу-Мухаммеда не перессорятся и против Москвы не пойдут.

— Треть за Мустафой, треть за переселенцами, треть за князьями и государями, — отрезал Шемяка. — Чад и домочадцев, кто в рабство не продан, увезти на Москву и сажать по нескольку человек в наши села.

Правильно, там следующее поколение уже православными станет. Опять же — никакого насилия и запретов, просто все друзья и знакомые вокруг поголовно крещеные. И даже мечеть есть, но в столице княжества. Там же и мулла. Многие ли в таких условиях удержатся от перехода в православие?

— Верных людей надо в Самарху послать, — полутвердительно-полувопросительно сказал Мустафа.

— Зачем?

— Торговый двор ставить. Там урусам не дадут, а нам могут. И в Хаджи-Тархан сходить, там купцы, кто хочет такой же двор поставить, московский товар продавать.

Ай, парень, молодец! Одним махом решил нашу логистическую проблему. И подложил здоровенную свинью Кичи-Мухаммеду.

— Только надо общие уставные грамоты подписать и докончание на всех, — дополнил его Шемяка.

Ну да. И будет у нас Волжская Ганза.

По дороге домой придумали, кем заселять казанскую треть — вятскими же! Каму они знают, себя в обиду не дадут, да и черемисам поспокойнее будет, а то больно полюбили их трясти и обдирать. Опять же, на Хаджи-Тархан из Казани ходить куда ближе, чем из Хлынова. Глядишь, и на Каспий за зипунами выйдут, пойдет казачество на юг…

Снова на первый план вышли мирные дела, заслонив военные хлопоты. Войско отведут назад воеводы, пушечный наряд вернется на Москву, насады и прочее плавающее разойдется по волжским городам от Чебоксаря до Углича. А мне надо думать, где делать школу для рынд и что в ней преподавать. Верней, что преподавать я догадываюсь, беда в том, что учебников по военной логистике, топографии, медицине нет и делать их, в общем-то, не из чего. А опытные в этом люди частенько разговаривают исключительно на русском командном и в педагоги никак не годятся.

В Нижнем я сделал выбор в пользу десяти дней верхом, а не двух недель против течения и ускакал в Москву. Уже в сенях дворца меня огорошили двумя новостями: во-первых, у меня родился второй сын, во-вторых, меня ожидают четыре оборванца.

Я тут же метнулся на княгинину половину, дабы поцеловать Машу и посмотреть на запеленутого сына издалека — мамки да няньки, натасканные мню же, не пустили в дорожной одежде до ребенка. Пришлось идти разбираться с оборванцами.

— Третьего дни прибегли, — бухтел, пока мы шли сенями и переходами, путный боярин. — Глаголят, слово и дело к великому князю.

— Оборванцы? — недоуменно глянул я на докладчика.

— Крест целуют, что от тебя посланы были.

В палате на задворках хозяйственного крыла нам навстречу поднялись два исхудавших человека, два же других неотрывно молились, стоя на коленях против маленькой иконы.

Я вгляделся в лица… Вроде знакомые, но сильно измождены и обросли, не узнать.

— Пане княже… — начал тот, что пониже и меня как молнией ударило.

— Бедржих! Головня! Отче Авраамий!

[i] Черемисские татары, сувары — старинные названия чувашей

[ii] В нашей истории — Козьмодемьянск

[iii] Оглан — не занимавший престол чингизид

Глава 9. Отчет о командировке

Илюха Головня подумал, умакнул перо и продолжил писать.

За подробный отчет о хожении на собор и обратно его засадил великий князь Василий сразу же, как их накормили-напоили да расспросили. Причем и расспрашивали, и кормили порознь, да и сейчас он корпел над листом бумаги в одиночестве, мучаясь от невозможности переспросить у товарищей.

Тогда, в Фераре, кир Авраамий к отчаянию Илюхи запретил даже думать о бегстве, ибо долг христианский велел принимать муки, ниспосланные Господом. И порешил идти увещевать митрополита Сидора отступиться от унии, отчего иереи друг на друга возвышали голос, да так, что их на дворе слышали. И митрополит зело на владыку Авраамия раззлобился, и посадил на неделю за приставы на хлеб и воду — одуматься.

Симеон остался неприкаянным и согласился съездить с посланцами князя до Болоньи, посмотреть на тамошний университет, о чем особо просил князь-Василий. Обернулись они с Бежихом и Симеоном за три дни, пока Авраамий молился в узилище, а иерархи заседали на соборе,