Читать книгу - "Хозяйка Шварцвальда - Уна Харт"

Преломив хлеб на алтаре, священник простер руки к пастве и, смеясь, оповестил всех:

–Помните: Он радуется, когда радуетесь вы! Он смеется, когда вы хохочете! Не прячьте ваш смех. Пойте, пока не охрипнете, пляшите, пока не сотрете сотню пар железных башмаков! Вот вам хлеб. И вот вино.

Урсула застыла. Мало того, что запричастная молитва была не на латыни, так она вообще не походила ни на что привычное! А вокруг уже толпились прихожане, вскакивали со скамей, торопясь подойти за причастием. Помимо облатки, здесь им давали по глотку вина. Кристоф Вагнер направился к причастию одним из первых, хотя ни накануне, ни сегодня – Урсула знала это точно – он не исповедовался. За ним потянулись и остальные домашние, как будто это было в порядке вещей. Что тут вообще происходит?! Может, в Шварцвальде свои правила?

Урсула осталась сидеть на месте. Откуда-то раздались визгливые звуки хюммельхенов^[8] и мягкие переборы цитры. Кто-то уже отстукивал ритм ногой, другие принялись сдвигать лавки к стенам. Откуда ни возьмись, появились дубовые столы, заставленные закусками и кувшинами с вином. Отец Лукас наблюдал за этой суетой с отеческой заботой, временами давая указания. Урсула хотела подойти к нему и спросить, почему тут все так странно, но Харман ухватил ее за локоть:

–Ты куда собралась?

Она раздраженно сбросила его руку.

–Не ходи туда!– предостерег он.– Держись лучше меня, со мной не пропадешь. Ни с кем, кроме своих, не заговаривай и в карты не играй.

От такой наглости у Урсулы даже уши вспыхнули.

–Я что, с ума сошла – в церкви в карты играть? И кто ты такой, чтобы мной командовать?

Харман усмехнулся:

–О тебе же забочусь, дуреха!

Это окончательно разозлило Урсулу. Пара шагов, и она потерялась в толпе. Услышала, как Харман окликнул ее по имени, но не пошла на голос. Еще чего!

Хотя народу в церковь набилось много, никто не толкал ее и даже на ноги не наступал. Кто-то сунул ей в руки кубок, до краев наполненный ароматным вином, и подсказал: «Пей же, ну!» Урсуле не хотелось пить в церкви, но она чувствовала, что на нее нацелены чужие взгляды, и сделала глоток, чтобы не обидеть дарителя. От вина по телу разлилась невиданная легкость. Веселье зазвенело под кожей. Музыка нарастала, поднималась вверх к самой колокольне, и тяжелый колокол посылал по стенам дрожь. Никогда прежде она не плясала в церкви, но тут, видать, люди жили по своим законам. Дома у отца Петруса все волосы повылезали бы от ужаса, если бы он увидел, что здесь творится. Но отец Петрус остался в Оффенбурге, а отца Лукаса, видимо, не смущали ни танцы, ни вино.

Стоило подумать о священнике, как он сам вырос прямо перед ней – высокий, красивый, с пристальным взглядом.

–Вы знаете этот танец?– спросил он, стоя так близко, что Урсула боялась упасть на него, если кто-нибудь толкнет ее в спину. Она прислушалась к знакомому ритму.

–Это же «Град и Унград»!

Этот танец плясали в тавернах, но по секрету. Церковь его не одобряла, уж больно близко танцоры стояли друг к другу. Отец Лукас рассмеялся:

–У нас его называют «Хойбергер»^[9].

Больше он ничего не спросил, даже не поинтересовался, хочет ли она танцевать. Одна его рука внезапно оказалась у нее на талии, а другой он крепко сжал ее ладонь. Слишком близко! Никогда еще мужчины не обнимали ее так крепко. От его ризы пахло дымом.

Тело Урсулы повторяло его движения бездумно. От вина и объятий кружилась голова, и лишь чудом ей удавалось ни в кого не врезаться в переполненной церкви. С каждым новым поворотом она собиралась попросить отца Лукаса остановиться, дать ей передохнуть, но никак не успевала. Неожиданно хюммельхены нервно взвизгнули и смолкли. Грохот башмаков прекратился. Урсула ощутила дыхание священника у себя на щеке и подалась назад. Он выпустил ее из объятий, девушка покачнулась и, чтобы не упасть, схватилась за колонну.

Стало стыдно. Отец Лукас просто хотел ее поддержать, а она напридумывала себе невесть чего! Не нужно всех равнять по себе. Убедившись, что пол перестал качаться у нее под ногами, Урсула открыла глаза – и едва не отпрыгнула, встретившись взглядом с чьими-то глазами.

На нее нежно взирал ангел с надалтарного триптиха. Он казался таким живым, точно вот-вот покинет картину и выйдет прямо к ним, чтобы присоединится к веселью. Его трепетное, как у девушки, лицо было преисполнено решимости.

–Я не напугал вас?– Она вздрогнула, совершенно забыв об отце Лукасе.– Мне показалось, вы падаете, хотел вас подхватить.

Урсула смущенно улыбнулась:

–Простите меня, отче. Голова кругом пошла.

Он кивнул, удовлетворившись этим объяснением. Посмотрел на картину, и на лице у него заиграла улыбка:

–Вам нравится?

Она открыла рот, чтобы ответить «очень», но слова отчего-то застряли в горле.

–Никогда не видела таких.– Урсула не солгала, но и от всей правды удержалась. Ангел был так удивительно, нечеловечески красив, что озноб пробегал по спине.– Кто это рисовал?

Отец Лукас склонил голову, и она догадалась:

–Вы?!

Но не успела больше ничего сказать, как услышала за спиной:

–Отец Лукас, благодарю вас за чудесную проповедь.

Из толпы к ним вышел Ауэрхан. Его Урсула не заметила среди танцующих. Да и Кристофа с Агатой было нигде не видать.

Священник прижал руку к груди:

–Ваша похвала греет мне сердце. Простите, вынужден откланяться. Мои прихожане заждались. Ни в чем себе не отказывайте.

Урсула проводила его взглядом. Снова заиграла музыка, на этот раз быстрее и громче. Девушке показалось, что ряженых в церкви прибавилось. Перед ней мелькали люди в масках козлов и ворон с длинными белыми клювами. Неужели им не жарко? Она заметила Берту, которая отплясывала с высоким уродливым парнем, к макушке которого были привязаны бараньи рога.

–Где Харман?– Ауэрхан с неожиданной силой сжал ее руку и потащил куда-то через толпу.– Он должен был присматривать за вами.

–Он мне не нянька,– буркнула Урсула, надеясь, что Ауэрхан не расслышит ее ответ.

Управляющий усадил ее за длинный деревянный стол, отодвинув блюдо с обглоданной рыбиной. Уцелевшая голова пялилась на девушку мутными белесыми глазами. Впрочем, в мисках оставалось еще немало мелких зимних яблок, кренделей и колбасок. За противоположным концом стола двое мужчин играли в карты.

–Как вам праздник, Урсула?

–Шумно. Я не знала, что в церкви дозволено танцевать.