Читать книгу - "Книга Короткого Солнца - Джин Вулф"

— Ты выглядишь... — он подыскивал слова. — Так же, как и в тот раз, когда я увидел тебя впервые.

— Да.

— Словно ты умираешь от голода. Я... я думал, что моряки приносят вам еду на ваш остров, что вы с бабушкой ловите рыбу.

— Тебя долго не было, — повторила она. На этот раз она добавила: — Я нет.

— Я вижу — или по крайней мере верю, что вижу. Конечно, я вижу тебя, и это напоминает мне об одолжении, о котором я должен попросить через минуту; но прежде, чем я это сделаю, скажи, где я найду Шелка?

— В любом месте, куда бы ты ни пошел.

— В Вайроне? Спасибо, я уверен, что ты должна быть права. Может быть, ты, Мукор, сделаешь мне большое одолжение, выйдешь на улицу и поговоришь — хотя бы минутку — с моим другом Хряком?

Она мгновенно исчезла, и он остался в темноте. Вернувшись назад, он снова нашел ее окно и выглянул наружу. Он ничего не видел, только темноту, превосходящую любую естественную ночь. Он услышал голос Хряка и, хотя не мог разобрать, что именно сказал Хряк, голос был полон радости. Наступила пауза, полминуты молчания. Снова послышался глубокий голос Хряка, дрожащий и такой возбужденный, что он понял — Хряк вот-вот заплачет.

Гончая погладил осла по гладкому мягкому носу, приговаривая:

— Тихо, тихо. Не о чем беспокоиться. — Осел (его звали Черепаха, Гончая ехал на другом), казалось, был не вполне согласен, хотя и решил быть вежливым.

— Если бы здесь были волки, я бы знал об этом, не так ли? — Гончая отступил назад и повертел в руках горящую палку, чье слабое пламя почти погасло. Оно образовало красивый узор из искр, и Гончая раздул пламя настолько, что оно осветило сбившихся в кучу испуганных ослов со стреноженными передними ногами.

— Птиц взад! — Орев уселся на одну из вытянутых рук Сциллы. — Птиц взад. Шелк взад. Идти огонь.

— Рад это слышать, — сказал Гончая. — Я беспокоился о нем. Он и Хряк уже давно ушли. — Гончая прошел через портик и вновь вошел в бывшую гостиную Крови. — Вот ты где! Все в порядке, Рог?

— Нет. — Он отвернулся от огня. — Можно мне еще твоего вина?

— Валяй. Опустоши бутылку. Осталось совсем немного.

— Спасибо.

— У тебя усталый вид. — Гончая сел рядом с ним. — Может быть, это просто отблеск огня. Я надеюсь, что это так. Но ты неважно выглядишь.

— Хорош Шелк, — пробормотал Орев, усаживаясь ему на плечо.

— Я... — он отпил и поставил бутылку обратно. — Это не имеет значения. Я должен извиниться перед тобой и принести свои извинения добровольно. Перед тем, как уйти, я выпил твое хорошее вино по дурной причине, что является своего рода преступлением. В вине есть что-то священное. Ты заметил?

Гончая пожал плечами:

— Оно принадлежит одному второстепенному богу или другому. Как и все, что не принадлежит ни одному из Девяти.

— Сыну Тионы. Разве не странно, что я это помню? Предположительно, это не самый значимый факт нашей религии, но он остался со мной. Я вспомнил об этом, когда мы с Крапивой писали нашу книгу о патере Шелке, и вспоминаю сейчас. Можно мне еще немного?

— Конечно. — Гончая снова протянул ему бутылку.

— Вино священно для Фелксиопы, потому что оно опьяняет, а опьянение принадлежит ей, как магия, парадоксы, иллюзии и тому подобное. Но вино само по себе — святыня сына Тионы. Тиона — очень незначительная богиня.

— Я не хочу менять тему, — сказал Гончая, — но ты знаешь, что случилось с Хряком?

— И знаю, и не знаю.

— Бедн Хряк! — каркнул Орев.

Оба мужчины помолчали, глядя в огонь; потом Гончая сказал:

— Ты не можешь рассказать мне, что произошло с ним, так?

— Как и то, что случилось со мной, хотя я думаю, что расскажу об этом, когда соберусь с мыслями.

— Мудр Шелк!

Он улыбнулся:

— Именно это Кремень всегда говорил о патере Наковальня. Сейчас он Пролокьютор Наковальня?

Гончая кивнул:

— Я думаю, что это его имя.

— Это очень хорошо. Возможно, он захочет мне помочь. Остался только один глоток. Хочешь? Вот.

— Я уже выпил больше своей нормы. Я пытаюсь вспомнить дурную цель, которую ты упомянул, и не могу. Вино делает это с нами — заставляет нас забыть. Я могу вспомнить только то, что, по твоим словам, оно может отгонять призраков, но не призрак уродливой дочери. Ты хотел ее видеть.

Он кивнул:

— Это была дурная цель — держаться подальше от призраков. Мы всегда ошибаемся, когда используем вино не по назначению, Гончая. Этот напиток — приятный и освежающий — стоит вторым вслед за хорошей холодной водой, лучшим напитком из всех, что у нас есть. Когда мы используем его для чего-то другого — чтобы забыться, вот что я имел в виду, когда говорил, что оно может уберечь нас от призраков — или согреть нас, когда мы замерзли, мы извращаем его. Кстати, ты заметил, что уже не так жарко, как раньше?

Гончая улыбнулся:

— Ты совершенно прав. Хвала Пасу!

— Нет, вовсе нет. Пас — бог солнца, а тот, кто задувает Длинное солнце, охлаждает для нас виток. Я упоминал сына Тионы. Его так называют, потому что никто не знает его имени — да и вообще о нем почти ничего не известно, кроме того, что он темный и что вино для него свято. Я тебе не надоел? Мы не обязаны говорить об этом.

Гончая поднял бутылку, затем опустил ее снова, не выпив:

— Нисколько. Что скажешь, если мы прибережем это для Хряка?

— Сомневаюсь, что он ее допьет, но это добрая мысль.

— Ты сказал, что никто не знает имени бога вина. Разве это не необычно? Я думал, что мы знаем имена всех богов, или что авгуры знают, даже если я не знаю.

— Да, это необычно, но не уникально. Однажды у меня был наставник, который пошутил по этому поводу. Мы много изучали богов и, возможно, полдня посвятили Тионе и ее темному сыну. Мой наставник сказал, что сын Тионы так много выпил, что мы забыли его имя.

Гончая хихикнул.

— Он также сказал, что сын Тионы был единственным богом, чьего имени мы не знаем. Прошли годы, прежде чем я понял, что он ошибался. Мы говорим о Внешнем, но очевидно, что «Внешний» не может быть его именем — это эпитет, прозвище.

— Хорош бог, — заметил Орев.

— Он ведь твой любимец, правда? — спросил Гончая. — Бог, которого ты любишь больше всего.

— Единственный бог, которого я вообще люблю, если мне когда-нибудь удавалось полюбить его. В более широком смысле, он — единственный бог, достойный любви. Видишь ли, Гончая, я был снаружи, вне этого витка. Я бывал и на Синей, и на Зеленой; так вот, другие витки совсем не похожи на этот.

Гончая кивнул.

— Человек выходит наружу, полный высоких идеалов, но вскоре обнаруживает, что оставил богов позади, даже Паса. Я же говорил тебе, как плохо обстоят дела в Новом Вайроне.