Читать книгу - "Птицы и сны. С.-Петербургъ: хроники иномирья. - Владимир Слабинский"

исконно русским человеком, я выпил с цыганами водки и закусил соленым огурцом.

– Ай, молодца Сашка! – вскричал от избытка чувств увидевший мой поступок Конте.

– Теперь бы еще съесть тарелку «оливье» и можно считать, что праздник удался! – молодцевато ответил я, уворачиваясь от объятий Конте.

Через мгновение публика, увлекаемая примером принца поэтов, принялась истово целоваться. Незнакомые люди, охваченные каким-то безумным порывом, хватали друг друга в объятия и троекратно взасос лобызались. Этот русский обычай испугал и заинтриговал иностранных туристов. Они не могли понять, как можно столь страстно целоваться и при этом не испытывать никаких сексуальных чувств. Особенно много платонических поцелуев пришлось на долю хорошеньких девушек и влиятельных господ, из числа тех, кто может составить протекцию для скорейшего продвижения по службе или способствовать благоприятному решению судебной тяжбы. Возле последних даже образовалась небольшая очередь.

Незаметно лобызания переросли в драку. Городовой засвистел в служебный свисток. Раздались призывы к погрому. Сердито заревел дрессированный медведь.

Мы с Конте бросились бежать прочь от толпы. Вскоре на перекрестке свернули за угол, потом еще раз и оказались в Столярном переулке. Здесь мы почувствовали себя в безопасности и смогли отдышаться.

VI

Конте веселился как ребенок, вспоминая наши ночные приключения. Рассказывал в лицах диалоги, при этом ловко копируя манеру речи персонажей рассказа. Он оказался очень хорошим рассказчиком, но мне было не до смеха. Я испытывал стыд. Что явилось причиной появления этого чувства, я не знал. Может быть, выпитая водка или наши ночные безумства. А возможно, магическое влияние тени Достоевского.

– Где-то здесь Родион Раскольников спрятал клад.

Конте заинтересовано посмотрел на меня.

– Не может быть, уважаемый Александр. Расскажите подробнее, мне ничего не известно об этом.

– Рассказывать, собственно, нечего. Согласно легенде, клад спрятан в одном из дворов под большим камнем. Черные археологи многие годы безуспешно пытаются его найти.

Конте закурил папиросу. Он был само внимание.

Я продолжил, постепенно распаляясь.

– Обратите внимание, в переулке очень плохая мостовая и много ям. Градоначальник уверяет, что причиной этому является вандализм черных археологов.

– Полноте, это нелепое утверждение. Деньги, предназначенные для дорожного ремонта, как водится, разворовали, а в оправдание придумали басню о кладе и археологах.

Скепсис поэта показался мне обидным.

– Первое, от дома, где жил Раскольников ровно 730 шагов до парадной, в которой жила его жертва, старуха-процентщица. Это легко проверить. Второе, Достоевский однажды показал своей жене камень, под которым зарыт клад. На ее вопрос, зачем Достоевский забрел на этот двор, он дословно дал следующий ответ: «А затем, зачем заходят в укромные места прохожие». Следовательно, это типичный двор-колодец, куда прохожие заходят утолить жажду!

– Я-то думаю, почему в них всегда мочой воняет, а это от великой жажды, стало быть, – тихо пробормотал Конте и, уже в полный голос, примирительно продолжил. – Полноте, уважаемый Александр, не будем ссориться!

Я предпочел сделать вид, что не услышал его первой фразы и протянул поэту руку. Конте бросил (о)курок на землю, и мы обменялись рукопожатием.

Неожиданно к нам метнулась Тень.

От неожиданности я отпрянул. Сердце бешено колотилось, стремясь выпрыгнуть из моей груди. Ладони вспотели. Тело била крупная дрожь. Не знаю, как это вышло, но в попытке защититься я выставил перед собой зонт-трость.

Сложно остаться спокойным, когда в переулке ночью посреди мирного разговора к вам бросается незнакомая девица с абсолютно безумным видом. И не просто бросается, а собирает у вас под ногами окурки!

Сделав для успокоение нервов несколько дыхательных упражнений, я обнаружил, что девица мне знакома. Она заходила в кондитерскую «Норд», когда мы с поэтом там были. А после несколько раз замечал ее силуэт, крадущийся следом за нами. Девица следит за поэтом, возможно, она служит в охранке или подослана пачкунами?

– Отчего эта несчастная преследует вас? – спросил я Конте.

Принц поэтов помог девице подняться, отряхнул грязь с подола ее юбки и с болью в голосе произнес.

– Это печальная история, уважаемый Александр. Если вам угодно я расскажу, в чем дело, – поэт развернул девицу и легонько подтолкнул ее. – Иди, милая, я не буду больше курить сегодня, обещаю тебе.

Девица безропотно пошла от нас прочь. Глядя ей вслед, поэт продолжил.

– Ее зовут Зиночка Петрова, милая, в общем-то, девушка из порядочной семьи. Родители души в ней не чают. Зиночка нигде не работает, хотя год назад окончила гимназию. Ее трагедия заключается в том, что она в меня влюблена.

– Отчего же это трагедия? Вы еще молоды, – искренне удивился я.

– Я поэт! – с грустью сказал Конте, будто его профессия решительно все объясняла.

– Извините мою дремучесть, но мне непонятно, в чем, собственно, дело.

Конте сделал вид, что не услышал моего бестактного замечания и продолжил в своей излюбленной театральной манере.

– Ее любовь мучает меня. Зиночка следит за мной, подбирает мои окурки и хранит их в коробочке. Изнывая от влюбленности, ежедневно ходит к моему дому, к счастью, не смея заходить в мою квартиру. Вы не поверите, уважаемый Александр, она часами, плача, целует дверную ручку парадной! Мои биографы в шоке! Они, конечно, приложили определенные усилия для того, чтобы в Свете обо мне заговорили, как о северном Дон Жуане. И не скрою, многие дамы добиваются приватного свидания со мной. Мне это не очень нравится, но таков один из пунктов моего соглашения с Музой. В конце-то концов, женщины составляют большую часть моих читателей. Но Зиночка! Поверьте, уважаемый Александр, я страдаю от ее любви! – поэт в волнении заломил руки, и Селена эффектно осветила его профиль.

Отчего-то я не очень поверил словам Конте, но спорить с ним мне не хотелось. Интеллигентный человек умеет сдерживать свои эмоции. Это качество, собственно, и отличает нас от дикарей.

На Кокушкином мосту мы остановились, и некоторое время молча любовались синхронными танцами русалок в воде канала. Несколько гондольеров с энтузиазмом аккомпанировали выступлению.

За нашей спиной шарахнула пушка!

«Сколько же можно!», – подумал я, прыгая на одной ноге.

Небо раскрасилось красивыми цветами салюта.

– Здесь собираются лучшие пироманы Петербурга, – авторитетно заметил Конте, когда мы сошли с моста.

Я не стал с ним спорить, усталость от невыносимо длинной ночи начала сказываться. Отупение чувств овладевало мной. Вспомнился дом.

Мы вышли на Сенную площадь.

Конте тронул меня за плечо.

– Давайте прощаться, уважаемый Александр. Как надлежит принцу поэтов, я должен встретить рассвет в одном из притонов Петербургского дна. Вы же, по всей видимости, отправитесь домой.

Наваждение прошло. Право, что со мной было? Я чувствовал невыносимую усталость. Хотелось домой. Я представил, как сяду в уютное кресло возле окна, закурю сигару, и поспешно пожал