Читать книгу - "Сигизмунд: Вечный крестоносец - Джон Френч"

головой. — Ты хочешь этого, потому что это выход, выход из всего, что ты видел и видишь в этом мире, единственный способ, которым это может закончиться. Но наши клятвы и долг вечны. Умереть в бою означает, что твой враг выжил. Любой враг, с которым ты сталкиваешься на войне, должен погибнуть от твоей руки. Здесь нет никаких исключений. Победа, вечная победа — это один удар, одно убийство, чтобы ты мог убить следующего, и следующего, и следующего за ним. — Аппий поднял кинжал. — По одному разрезу за раз. Вот как мы создаём вечность — делая следующий разрез.

— Что я должен делать? — наконец спросил Сигизмунд.

Аппий повернулся к стойке с оружием, вернул гладий и кинжал на место и взял двуручный топор.

— Найди правду, и тебе больше ничего не понадобится. — Он быстро рассёк воздух, повернулся к Сигизмунду, кивнул в знак приветствия, поднял топор и сказал: — Ещё раз.

«Фаланга» стояла в гавани космических доков Юпитера. Рои юпитерских кораблестроителей ухаживали за её израненной кожей, в то время как магистры артиллерии и магосы Марса восстанавливали вооружение. Волкитные излучатели ближнего действия, электромагнитные катапульты и плазменные бомбарды будут располагаться рядом с турболазерами и макробатареями. Новое оружие поступило из марсианских кузниц, изготовленное Красными жрецами на основе собранных Имперскими Кулаками стандартных шаблонных конструкций. Это был процесс, на который уйдут месяцы, и пока это происходило, силы Крестового похода, поддерживаемые «Фалангой» и её кораблями, получали припасы: оружие, основные материалы, продовольствие, человеческие ауксилии из солнечных дивизий Имперской Армии и свежих рекрутов, чтобы заменить потерянных в бою легионеров.

Рогал Дорн отправился на совещание со своими братьями-примархами и остальными членами Военного совета, чтобы поприветствовать нового среди них, Льва Эль'Джонсона, в сердце Империума. Прибыла половина фронтовых верховных командующих Крестового похода: Фулгрим, Манус, Жиллиман и великолепный Гор, а также Захалум, Террагааз и даже Морн, сама Матриарх Войны. Нужно было принять решения, возобновить связи и уладить споры. Хотя Крестовый поход шёл уже давно, этот момент ознаменовал переход от его юности и ярости к эпохе зрелости и неумолимого импульса. Со временем история даст собранию название, соответствующее его месту в потоке событий — Первый Солнечный конклав.

Доки и верфи Луны, Юпитера и Сатурна были забиты военными кораблями. Солдаты заполнили места сбора, и половина торговой флотилии системы сновала туда-сюда между планетами и спутниками, перевозя припасы в трюмы голодных флотов. Когда конклав закончится, они снова рассеются к приграничью и отодвинут границы Империума ещё дальше во тьму. С тех пор, как Крестовый поход впервые вышел за пределы Солнечной системы, в круге её звезды не собиралось столько сил.

Историки Великого крестового похода оглядываясь назад, отмечали, что это великое событие было также моментом, когда линейный воин VII Легионес Астартес предстал перед Кругом Клинков, чтобы стать Храмовником легиона. Они видели закономерность — возвышение будущего лидера и чемпиона Великого крестового похода, а также собрание, которое определило курс и характер этого Крестового похода на десятилетия вперёд. По правде говоря, как и многое в истории, значение существует только в ретроспективе — конклав важен для меньшего события, потому что он дал время для проведения испытания, пока потребности войны приостановились.

Всё, что существовало в те дни для Сигизмунда — это его бдение перед дверью Храма и пепел на тренировочном поле. Не было сна, даже тех нескольких часов, которые положены воину легиона. Кроме стоявших перед дверью Храмовников и Аппия, он никого не видел. Это продолжится до тех пор, пока он не встретится со своим испытанием и потерпит неудачу или докажет, что достоин.

Храмовник, который каждую ночь отказывал Сигизмунду войти, всегда был другим. Некоторых он узнал, некоторых никогда раньше не видел. Среди них был Чисеро, один из Первых — тех, кто вступил в легион, когда Рогал Дорн принял командование — высокий и с длинными костями, его булава была позолочена красным золотом. Эрудей, широкоплечий, со шрамами от битвы за Луну на лице и двумя саблями в руках. Были воины с лицами, словно высеченными из камня, и другие, во взглядах которых, казалось, была только доброта острой стали.

Во время ночных бдений он опускался на колени, когда мир вращался вокруг него. Каждую ночь, в полумраке перед дверью, он слушал, как пульсация наполняет его уши. Храм был святилищем, погребённым глубоко в центре «Фаланги», отделённым и экранированным так, что даже шум битвы не касался его. Но настоящей тишины не было. Сначала раздавались звуки его собственной крови и дыхания, наполнявшие уши и чувства; затем, как бы отвечая биению его жизни, он слышал корабль. Даже неподвижная в пустоте космоса «Фаланга» дышала. Миллиарды тонн металла и камня дрожали в медленном ропоте, когда силы и давление прокладывали путь через её кости. Нараставший топот ног на дальних палубах, визг режущей пилы снаружи корпуса, шипение вокс-кабелей, передававших команды из одной части корабля в другую — всё это сливалось и фильтровалось в звук, который вливался в чувства Сигизмунда. Как шипение грозовых помех. Как пыль.

— Ты заинтересовался оружием, — сказал Аппий.

Сигизмунд оглядел стойки. Свежая кровь запеклась у него на лбу и стекала по правому предплечью к пальцам, которые сжимали клювообразный молот. Аппий начисто вытирал саблю.

— Откуда оно?

— Хороший вопрос, — сказал Аппий, осматривая лезвие сабли, затем убирая её в лакированные ножны и ставя обратно рядом с остальными. — Это оружие Храма, используемое его защитниками и для обучения тех, кто присоединится к ним. Оно пришло со всех звёзд, объединённых Имперской Истиной. Некоторое прислано великими оружейными кузницами Сол, другие привезены с войн или предоставлены другими легионами.

— Какова его цель? — спросил Сигизмунд. — Его истинная цель?

— Для меня его цель — красота.

— Красота?

— Есть несколько вещей, которые я нахожу прекрасными, — сказал Аппий, кивая. — Думаю, что некоторые вещи вырезаются из нас, когда мы становимся частью легиона, некоторые части человечности, которые удаляются, чтобы позволить тому, что осталось, сосредоточиться. С другими легионами, возможно, не так, но я нахожу странным, что некоторых трогают следы кисти или звуки песни. Вещи, созданные для войны, для достижения победы, хотя… это где-то в них красота по-прежнему сохраняется для меня. — Он