Читать книгу - "Следовать новым курсом - Борис Батыршин"

– Твоя правда, братец. – кивнул лейтенант. – обитатели Капской колонии отличные стрелки, да и старший поста, по всему видать, вояка опытный. Вон как толково позицию выбрал!

Действительно, огонь корабельных орудий не мог причинить укрывшимся никакого вреда – а вот для штурмующих, наоборот, представлял немалую опасность. Осколки снаряда, лёгшего недолётом, насмерть убили матроса и ещё одного сильно покалечили.

– Так что, без вашей пушечки тут не обойтись, даже и пытаться нечего. – подвёл итог Панюшкин. – Людей положим, и только…

Серёжа осторожно выглянул из-за укрытия. И тут же в каком-то дюйме в камень ударила пуля, осыпав его лицо острым каменным крошевом. Он вытер лоб тыльной стороной кисти – рука была в крови.

– Выкатить орудие на прямую наводку нам не дадут, перестреляют расчёт как уток.

– Матросики их огнём прижмут, а вы тем временем управитесь. – неуверенно предложил мичман. – Пушка у вас скорострельная: как начнёте садить гранатами по брустверу – тут-то они и попрячутся. А уж тогда мы поближе подберёмся и ударим в штыки.

– И вас же осколками посечёт, пока будете подбираться. – осадил молокососа Серёжа. Он уже жалел, что согласился на то, чтобы Панюшкину возглавил десантную партию. – А стрелки за бруствером, наоборот, все целы останутся. Гранаты наши слабенькие, а там вон какие валуны! Нет, тут надо как-нибудь иначе исхитриться, умнее. Вот что, братцы…

Он жестом подозвал боцманмата.

– Давайте-ка, затащите пушку во-он на тот бугорок, что позади нашей позиции. Оттуда до завала саженей с сотню?

– Все полторы сотни будет, вашбродь! – солидно ответил унтер-офицер. – А только оттуда их не видать! – возразил боцманмат. – Мы уж лазали туда, чтобы наблюдательный пункт устроить. Скала укрывает, вашбродь!

– То-то ж и оно, что укрывает! – кивнул лейтенант. – Смотрите, мичман: скальный козырёк нависает футах в двадцати над завалом. Если стрелять по нему гранатами – защитников осколками камня посечёт, не хуже картечи!

Мичман нахмурился, оценивая предложение. Потом лицо его расцвело улыбкой – совершенно детской, машинально отметил Серёжа.

– А что, очень даже просто получится! Давайте, затаскивайте, а как начнёте стрелять – я матросиков в атаку и подниму!

– Только не торопитесь! – охладил его энтузиазм лейтенант. – Дайте мне хорошенько их обработать. А как перестану стрелять, выбирайтесь из-за укрытия и ползком да тишком вперёд. Если снова пальбу откроют – сразу назад, я им ещё всыплю…

После пяти гранат, выпущенных по козырьку, Серёжа велел прекратить огонь. И немедленно услышал то, чего более всего опасался – высокий, срывающийся крик «Вперёд ребята! В атаку! Покажем им!» – и беспорядочную ружейную стрельбу. Оскальзываясь на камнях, лейтенант кинулся к месту боя, на ходу выдёргивая из кобуры револьвер.

Оружие ему не понадобилось. Уцелевшие защитники маяка успели дать всего два-три выстрела и были переколоты ворвавшимися в укрепление матросами Панюшкина. Сам мичман не добежал всего десяток шагов – пуля ударила в лоб, точно под козырьком белого пробкового шлема. Юноша повалился на спину, да так и остался лежать, глядя в южное бездонно-синее небо удивлёнными – что это такое со мной сделали? – глазами гимназиста.

К ужасу Серёжи, среди защитников были сущие дети. Один из них, парнишка лет тринадцати, с животом, разорванным осколком, умирал на его глазах – долго, мучительно, не отводя от своих убийц взгляда, полного страдания и ярости, из последних сил стараясь дотянуться до винтовки с расщепленным ложем.

Маяк они взорвали. Полтора пуда динамита, заложенного в основание приземистой угловатой башни, превратили величественное сооружение в груду щебня. В руинах пристройки, где хранился запас китового масла для фонаря, занялся пожар, и пелена дыма низко потянулась в сторону моря, сигналя лучше всякого гелиографа о выполнении задания. Остатками взрывчатки Серёжа приказал обрушить тропу на самых крутых участках, стремясь, по возможности, усложнить задачу тем, кто придёт восстанавливать дело их рук.

Смотрителя маяка никто не тронул. Отставной одноногий моряк – и как он только карабкается на своей деревяшке по здешним кручам? – с почтительного расстояния наблюдал, как незваные гости рушат то, что до сего момента составляло всю его жизнь. Одной рукой он прижимал к себе растрёпанную, простоволосую супругу, другой – двух мальчуганов, лет семи и пяти, с любопытством взиравших на происходящее. Один из матросов протянул старшему сухарь. Тот взял, разломил, отдал половинку брату. Но во взгляде, брошенном жалостливому чужаку, не было и тени приветливости.

Назад, к шлюпкам, шли в угрюмом молчании, неся на носилках, составленных из винтовок, бездыханных тела и раненых, включая двух защитников маяка – седого, как лунь, сержанта в истрёпанной красной форме Королевской морской пехоты, и семнадцатилетнего юнца в байковой фермерской куртке. Их сдали жителям селения, и женщины, застывшие на порогах хижин молча глядели вслед пришельцам – Серёжа спиной ощущал ненавидящие взгляды, прожигающие его лопатки.

«…скорее прочь, на «Москву»!.. Что сделано – то сделано, Господь простит их и за обиды и за невинно пролитую кровь. Не мы начали эту войну – и не нам отвечать за всё то зло, что она принесла – и ещё принесёт! – многим и многим людям…»

Из дневника С.И. Казанкова.

«…Вечер выдался тёмен и студён – в Южном полушарии, сентябрь, напомню, есть первый весенний месяц. Холодный ветер задувал с зюйд-веста, от ледяных берегов Антарктики и командир, желая поберечь уголь, велел ставить паруса. Ветер крепчал, заходя к весту; к восьмой склянке мы шли под взятыми на два рифа марселями. В опасении свежей погоды, спустили на ночь стеньги и, как стемнело, вынесли на палубу фонари. Команда выстроилась на шканцах. Снасти и блоки поскрипывали над головами под напором усиливающегося ветра, и я всякую минуту ждал, что капитан-лейтенант прервёт торжественную церемонию погребения команды «Все наверх рифы брать!» Начался дождь, и потоки воды со вздутого грот-марселя окатывала наши непокрытые головы.

Согласно традиции, принятой в Российском Императорском Флоте, тела погибших, зашитые в парусину, с чушками практических ядер в ногах, водрузили на тщательно обструганные доски. Доски эти были пристроены на шканцах, на специально сооружённом по такому случаю помосте, который в ожидании церемонии прикрыли Андреевским флагом.

Всего досок было пять, по числу покойников. Три матроса, мичман Панюшкин и кондуктор Зуев, умерший уже на борту от ранения пулей в живот.

Цена выполненного адмиралтейского приказа, первые наши потери в этом плавании. Хотелось бы, чтоб последние – но ведь редко какое дальнее плавание обходится без покойников. К тому же – не для того мы вышли в океан, не для того ждут своего часа на палубе «Москвы» орудия. Это война.