Читать книгу - "Оборотный город. Трилогия - Андрей Олегович Белянин"

— Правда, — уверенно буркнул я, вспомнив веснушчатую Настеньку. — Не дай бог, ежели они из-за меня хоть что ребёнку сделают. Не помилую.

Прохор протянул руку, крепко сжимая мою ладонь. Случись что, мы б и до этого дня друг за друга жизнь положили без сомнений, и не потому, что традиция такая. А ныне, узнав, что кто-то там поставил на одну доску пропавшее дитя и жизнь его же воспитанника, мой денщик вообще осатанел. Внешне оно, может, снаружи-то, и не так заметно, какой огонь в груди полыхает, но раздули-то угли напрасно, нельзя так с казаками, нельзя…

Из церкви вышли спокойно. Двух старушек у ограды уже не было. И хорошо, уж больно мы были не в настроении. Первым это ощутил неугомонный дед, пытавшийся доплюнуть в нас из-за забора.

— Казаки оне… Ходют тут и ходют, а может, уже всю Расею турки захватили или кавказцы какие?! Может, мне на той неделе татарин Ахмедка «исямисе, бабай!» не сказал? Али сказал, да негромко… Казаки оне… Нет чтоб порядок навести, нагайкой его отходить, мусульманина, за эдакую непочтительность, а то понаехали тут! И энти ещё… казаки оне… а?!

— Бэ! — жёстко рыкнул Прохор, взметнувшись к забору и поймав старика за бороду. — Ежели ещё раз, старый ты хрен, одно тока слово о казаках вякнешь, я тебя при всём народе шашкой обрею, бороду в штаны засуну и скажу, что так и было! Понял меня?!

— Понял. Чё не понять-то. Убивать будете?

— Нет. Дай бог тебе здоровья, дедушка, ещё сто лет не кашлять!

— Спасибо на добром слове, казачки…

Мой денщик разжал пальцы, и скандальный старичок рухнул с забора к себе во двор, старательно пересчитывая уцелевшие волосики в поредевшей от страха бороде. В иной раз за такой поступок нас бы все бабы на селе сатрапами да нагаечниками пообзывали, а тут нет. Возможные свидетели притихли, как болтливые куры при виде коршуна в небе, и даже носу не высунули. Хотя, возможно, этот взбалмошный дед не одних нас доставал, так что получил по полной за выслугу лет по бдительному сидению на заборе…

У дядиных ворот разделились. Прохор пошёл казаков-добровольцев вербовать, а я турнулся к нашему высшему начальству. Рыжий ординарец заступил было мне дорогу, но сам же и отшатнулся в сторону.

— Ты чего, хорунжий? Да иди, иди, кто тебя трогает…

Вот на тот момент ещё б он меня только тронул! Нервы звенели натянутыми струнами, играть на них без прямого риска для жизни я бы не посоветовал никому. Даже родному дяде!

— Иловайский? Чего без доклада? — лихорадочно пряча бутылку за спину, обернулся мой героический родственник, подпрыгивая у подоконника, как блудливый кот, пойманный в марте. — Выйди-ка и войди, как полагается!

— Нет.

— Что? Ты с кем говоришь, хорунжий?! Да я…

— Знаю, слышал, помню, но только попробуйте, — без особых угроз предупредил я, кладя руку на шашку. — Выслушайте меня. Мне помощь нужна.

— Ишь каков… — выгнул бровь дядюшка, теперь уже демонстративно, не стыдясь, наливая себе хрустальную стопочку. — Ну давай, грубиян, говори, чего хочешь? Денег не дам.

— Денег не надо. Надо десяток казаков под моё начало. Дочка Прохорова нашлась.

— Да ты что?!

— И нашли её очень нехорошие люди. Требуют за ребёнка мою голову.

Василий Дмитриевич молча поставил невыпитую стопку на тот же подоконник и серьёзно задумался. Не помочь он мне не мог, как не мог и подставить своих подчинённых на непонятную войну с нечистью за два дня до выхода полка по государеву приказу.

— Прохор знает?

— Да.

— Видел её?

— Нет.

— Откуда ж ты уверен, что не враньё сие, с целью вас в засаду заманить да и грохнуть залпом?

— Думаю, они так и планируют. Мы придём, нас убьют. Но девочка жива. Это я знаю.

— Да откуда ж?

— Отсюда! — Я ударил кулаком по сердцу.

Дядя вновь отвернулся к окну. Помолчал. Выпил-таки водку и покосился на меня:

— Будешь?

— В присутствии высшего по чину я себе не позволяю.

— Понял. — Он налил до краёв. — Пей. Приказываю.

— Приказа ослушаться не смею. — Я опрокинул стопку, поморщился, занюхал рукавом и сипло спросил: — Поможете?

— Куда я денусь… Ох, Илюшка, подвёл ты мою седую голову под женский монастырь. Давай уже, добивай, чего осталось! Так и напишу государю императору, дескать, казачий полк Иловайского-двенадцатого не смог вовремя выдвинуться на польскую границу, ибо был занят, спасая дочку денщика моего племянника! Повоюйте без нас, мы шибко заняты, но подтянемся… Может быть…

— Примерно так, — подтвердил я.

— Ну и пёс с тобой, — легко согласился дядя-генерал. — И впрямь, дался же мне энтот император… Может, он сам накосячил в той Польше, а нам за ним разгребай? Надоело. Нехай других верноподданных пошлёт, у него небось и своих кавалергардов полно, все мастера на балах плясать да по Манежным площадям солдат будоражить. Всё! Пусть идут служить Отечеству! А мы…

— Дядя, успокойтесь.

— А мы всем полком за дочкой Прохора. Её ж мой племяш сердцем почуял! А он не хухры-мухры, не хухер-мухер, не ху…

— Дядя, вам хватит!

— Отдай бутылку, изверг! — обиделся он, чуть не пуская слезу. — Я, может, сейчас себя Прометеем греческим ощущаю, а ты мою печень клюёшь без жалости! Чего встал как пень по весне на молодую берёзу?! Иди давай! Поднимай казаков на святое дело! И чтоб к завтраму дочку своего денщика мне вот тут живую, здоровую, без единой царапинки представил! Вопросы, хорунжий?!

— Никак нет, ваше сиятельство, — вытянувшись во фрунт, отрапортовал я. — Разрешите исполнять?

— Пошёл вон, Иловайский, — с чувством попросил мой горячо любимый дядя и отхлебнул из горла.

Я развернулся на каблуках, выходя вон и едва не сбив дверью любопытствующего ординарца.

— Эй, хорунжий! А правда, что у Прохора дочка нашлась?

— Правда.

— Ну ты энто, дело такое, семейное… Короче, ежели что, ты меня первым пиши в добровольцы! Небось не подведу.

— Добро, — пообещал я, пожимая ему руку.

Во дворе уже ждал мой денщик, с ним рядом топтались десяток хлопцев из простых казаков и приказных. Все при оружии, глаза горят, папахи сбиты на затылок, хоть сейчас на коней да в бой!

— Там, в лагере, весь полк баламутится, — шёпотом доложил мне Прохор. — Говорят, ежели и их не возьмём, старики бунт поднимут! У нас ведь первое дело за товарища голову положить, а ты сказал — только десяток добровольцев…

— Эй, станичники, слушай мою команду! — громко проорал я, привлекая всеобщее внимание. — Седлать коней, выходим через полчаса! Прохор, моего араба пусть тоже подготовят.

— Он не твой, твоё благородие.

— Мой.

— Ни фига, он его превосходительства.

— Сиятельства.

— Да мне без