Читать книгу - "Рокси - Джаррод Шустерман"

— Ты серьезно? — усмехаюсь я. — Меню для малышей?

— Два детских гамбургера с сыром дешевле одного «взрослого», а мяса в них больше. Что касается картошки-фри, то ее чем меньше, тем лучше.

Но реальная причина ясна — во всяком случае, мне.

— Проблемы с деньгами?

— Нет, — отвечает он поспешно. Слишком поспешно. А потом оправдывается: — Родители стараются уменьшить расходы. Знаю, пара баксов в закусочной значения не имеет, но я должен ответственно относиться к деньгам. Это наименьшее, что я могу сделать для семьи.

— Ты меня восхищаешь, — говорю я и при этом не кривлю душой. Никто ведь не узнает, что он сэкономил 2,36 доллара на сегодняшнем ужине. Он делает это не ради похвалы, а потому, что это достойный поступок.

— К тому же, — добавляет он, — если каждый встанет из-за стола не до конца сытым, то, может быть, для тех, кто действительно голоден, останется чуть больше еды.

Я издаю смешок. Часть меня очень хочет расхохотаться, но другой части нравятся эти проявления наивности и благородства.

Официантка приносит заказ, и первый бургер Айзек поглощает быстро, зато со вторым не торопится — самоконтроль наконец одерживает верх над голодом.

— Похоже, ты сегодня хорошо поработал, нагулял аппетит, — комментирую я.

Он вытирает пятнышко кетчупа с щеки.

— Я только помогал маме с папой, там, в гавани.

— А как твоя лодыжка?

— Нормально.

Еще бы. Благодаря мне проблема с лодыжкой — вчерашняя новость. И завтрашняя, но, очевидно, не сегодняшняя.

Получив счет, Айзек сует руку в карман… и бледнеет.

— О черт… — Он лихорадочно хлопает себя по карманам джинсов. — Должно быть, забыл кошелек на яхте. Надо сбегать за ним и вернуться, заплатить.

Я игриво наклоняюсь к нему, решив проверить, насколько он тверд в своих убеждениях. Потому что, каким бы милым ни было его благородство, мне хочется чего-нибудь новенького.

— А может, просто сбежим, и всё? — шепчу я.

Он сначала смеется, а потом пугается.

— Я не могу так!

— Конечно можешь! Ты можешь делать все, что твоей душе угодно, Айзек. — Провожу пальцем вдоль его позвоночника. Ощущаю, как он трепещет, как бьется его сердце. Никто — ни Шелби, ни кто-либо другой не в состоянии ощутить биение его сердца так, как я. — Это будет очень просто. Безболезненно. Незачем тратить время на возвращение сюда. И смотри — официантка даже не глядит в твою сторону.

Чувствую, как слабеет его решимость.

— На счет три, — нашептываю я. — Раз…

Его сердцебиение ускоряется. Айзек по-прежнему не уверен, как поступить.

— Два…

Он на пороге принятия решения.

— Три! — выпаливает Айзек, опередив мою команду, хватает меня, и вместе мы мчимся через кафешку и вылетаем наружу.

— Поверить не могу — я это сделал! — твердит Айзек всю дорогу до лодочной гавани. Мы оба в упоении оттого, что совершили нечто незаконное.

Он ведет меня по тонущей в вечернем тумане пристани. Затем мы идем по тускло освещенным боковыми фонарями мосткам и подходим к огромной яхте. Айзек останавливается.

— Она не наша, мы только перестраиваем ее, — объясняет он и взбирается по трапу. — Я быстро.

Но я не для того притащилась сюда, чтобы меня бросили у порога.

— Разрешите подняться на борт? — запрашиваю я.

И как истинный джентльмен он помогает мне пройти по трапу, а затем провожает на нижнюю палубу. Мы попадаем в гостиную, которая намного обширнее, чем можно предположить, глядя на яхту снаружи. Хотя работы здесь еще полно.

— Это «Фалкон 100», — сообщает Айзек. — Больше тысячи лошадиных сил. Быстрая — дух захватывает. Но я, конечно, никогда на ней не поплыву.

— Тут будет очень красиво, когда закончите.

— Да! Мои родители мастера своего дела. Им следовало бы запрашивать более высокую плату.

— Запросят, — уверяю я. — Когда ты сделаешь им заказ.

Он улыбается, идея ему явно нравится. Затем мы спускаемся еще ниже, в каюты. Главная каюта занимает всю ширину корпуса. Она почти готова: стены обшиты панелями красного дерева, посередине кровать кинг-сайз, хотя матрас еще запакован в пластик.

— Я бы не прочь провести здесь некоторое время, — говорю я.

Айзек смеется и берет забытый кошелек с изумительно красивого бокового столика.

— Я пришел только кошелек забрать. Не хватает еще и яхту украсть впридачу к ужину!

— Какая же это кража, если мы никуда не плывем? — поддразниваю я его из-за спины. Затем подхожу ближе и шепчу ему на ухо: — Это не яхта, это мечта! И разве не за этим ты в тот раз приходил сюда — помечтать, притворяясь, будто она твоя собственная?

Он слегка напрягается.

— У меня тогда перерыв был! И потом, если я позволяю себе немного помечтать, то это мое дело!

Я слегка отпускаю свой туго натянутый трос.

— Как бы там ни было, здесь мы одни. Давай помечтаем еще немножко.

— Поздновато для мечтаний. Уже почти ночь.

— Волшебный час, когда все может сбыться… — продолжаю нашептывать я.

И снова скольжу пальцем по его спине. Он поводит плечами и едва слышно стонет от удовольствия.

— Побудь со мной… — Я нежно дышу ему в затылок.

— Мне надо идти…

— Но разве тебе не хорошо сейчас, Айзек? Ты заслуживаешь того, чтобы чувствовать себя хорошо. Мы заслуживаем. И мы можем чувствовать себя еще лучше, чем сейчас…

Наконец, он делает свой ход. Запускает пальцы в передний карман рюкзака и вынимает комочек фольги.

Время замыкается на себя, как лента Мёбиуса. Как змея, пожирающая собственный хвост. Я убаюкиваю Айзека, и он забывает, зачем пришел сюда. Я крепко держу его в своей хватке, которую ни за что не ослаблю, да он этого и не хочет. Я на много миль опережаю Аддисона в нашем соревновании, потому что Айзек уже созрел, остается только съесть его.

Снаружи, за отделанными медью иллюминаторами, волшебные сумерки перетекают в ночь. Сияют фонари лодочной гавани, их отражения пляшут на воде. Небо затянуто облаками, и звезды не видны, но фонари, словно солнца, могли бы управлять собственными планетными системами. И все же им не сравниться со мной, с моей неизбежной, непреодолимой гравитацией. Она — сама энтропия. Она, как черная дыра, превращает строгий порядок Айзека в изысканный хаос.

АЙВИ

В воскресенье Айви обычно не засиживается допоздна за уроками. Она обычно не засиживается за уроками ни в какой день недели, но сейчас ее подхватило и понесло, она не может остановиться. Дурацкие лекарства! Какая досада, что они работают, потому что ей постоянно слышится родительское «мы же говорили». Хотя на самом деле предки этих слов не произносят, но, видя ее за учебниками, так и лучатся этим «мы же говорили».