Читать книгу - "Весь Роберт Джордан в одном томе - Роберт Джордан"

собственными силами покорить Муранди, ведь против вас поднимутся все способные держать оружие. Вам ли не знать – если что и способно объединить мурандийцев, так это чужеземцы на их земле. Следуйте за мной в Тар Валон, Талманес. Мэт явится туда, я не сомневаюсь.

Она не сомневалась: Мэт нипочем не поверит, что она настоящая Амерлин, пока не увидит ее в накидке-палантине в Белой Башне.

— Роэдран не дурак, – невозмутимо отозвался Талманес. – У него и в мыслях нет завоевывать Муранди нашими силами. Он хочет, чтобы мы просто стояли тут лагерем и ждали невесть чего, не выказывая своих намерений. Чужая армия на мурандийской земле – причем не армия Айз Седай, – как раз то, что позволит ему объединить под своей рукой все Дома. Против нас. Потом, как он говорит, мы просто отступим за границу. Роэдран верит, что, получив власть, он ее уже не упустит.

— А что удержит его от предательства? – В голосе Эгвейн прозвучала излишняя горячность, которой она не сумела скрыть. – Ему нужна слава победителя: если вы уйдете без боя, угроза улетучится, и его мечта об объединении Муранди может улетучиться следом.

Талманес усмехнулся. Глупого мужчину это, кажется, забавляло!

— Так ведь я тоже не дурак. До весны Роэдран армию не соберет. Мурандийцы, которые собрались здесь, носу не высунули бы из своих имений, не выступи андорцы на юг, причем до того как начались снегопады. А до весны Мэт нас найдет. Раз он направляется на север, то непременно про нас услышит. Роэдрану придется довольствоваться тем, чего он успеет добиться к тому времени. Так что если Мэт намерен отправиться в Тар Валон, мы, возможно, еще встретимся с вами там.

Эгвейн досадливо хмыкнула. План звучал замечательно: такой вполне могла бы разработать Суан, и трудно было поверить, что Роэдран Алмарик до Арреола а’Налой переиграет Талманеса. Короля считали беспутным малым, рядом с которым даже Мэт – воплощенная рассудительность. Пожалуй, Роэдран едва ли толком продумал возможные действия. В любом случае ясно, что Талманес уже принял решение.

— Прошу дать мне слово, что вы не позволите Роэдрану втянуть вас в войну, – сказала Эгвейн. Накидка Амерлин на плечах казалась ей вдесятеро тяжелее плаща. – Если он выступит раньше, чем вы предполагаете, уходите, не дожидаясь Мэта.

— Рад бы, но это невозможно, – возразил Талманес. – Уверен, самое позднее через три дня, после того как я выступлю в поход, начнутся нападения на моих фуражиров. Меня станут донимать булавочными уколами. Каждый лордишка, каждый фермер сочтет для себя делом чести попытаться свести в ночи хотя бы парочку лошадей.

— Я имею в виду не самозащиту, и вы прекрасно это знаете, – твердо заявила Эгвейн. – Обещайте, Талманес. Иначе я не допущу вашего соглашения с Роэдраном.

Единственным способом не допустить этого соглашения было предать Талманеса, но Эгвейн не хотела оставлять на своей совести войну. Войну, начавшуюся из-за нее, ибо Талманес явился сюда из-за нее.

Он взглянул на Эгвейн так, словно увидел впервые, и – кивнул. Как ни странно, простой кивок говорил больше любого церемонного поклона.

— Будь по-вашему, Мать, – промолвил Талманес и неожиданно спросил: – Скажите, а вам не кажется, что вы тоже та’верен?

– Я – Амерлин, – отвечала она. – Этого вполне достаточно. – И, снова коснувшись его руки, добавила: – Да осияет вас Свет, Талманес.

На сей раз улыбка почти коснулась его глаз.

Их разговор не остался незамеченным. Может быть, как раз из-за того, что они перешептывались, а не рассуждали во всеуслышание. Девица, объявившая себя Амерлин, шепталась с вожаком десяти тысяч Принявших Дракона! Облегчила она игру, которую предстояло вести Талманесу с Роэдраном, или же затруднила? Уменьшилась или возросла вероятность войны в Муранди? Поневоле вспомнишь о Суан и ее проклятущем Законе Непредсказуемых Последствий.

Когда Эгвейн, согревая руки о чашу, двинулась сквозь толпу, к ней было обращено не менее полусотни взглядов, хотя при приближении Амерлин люди отводили глаза. Во всяком случае, большинство. Лишенные признаков возраста лица Восседающих являли собой образчик присущей Айз Седай невозмутимости, только вот карие глаза Лилейн наводили на мысль о вороне, высматривающей плещущуюся на мелководье рыбешку, а темные очи Романды и вовсе могли просверлить дырку в железе.

Пытаясь определить по солнцу, который сейчас час, Эгвейн медленно прошла под навесом по кругу. Лорды и леди продолжали докучать Восседающим, беспрестанно сновали от одной к другой, будто в поисках лучшего ответа. Эгвейн начала примечать кое-какие мелочи. Переходя от Джании к Морайе, Донел задержался, чтобы низко поклониться Аймлин, которая ответила ему милостивым кивком. Сиан, отвернувшись от Такимы, присела перед Пеливаром в глубоком реверансе, удостоившись с его стороны лишь легкого поклона. И другие мурандийцы всячески старались выказать андорцам свое почтение, а те принимали его с формальной вежливостью. Андорцы старались делать вид, будто не замечают Брина, разве что хмуро косились в его сторону, а вот мурандийцы подходили к нему нередко, всегда поодиночке, и, судя по взглядам, которые они исподтишка бросали, расспрашивали его насчет Пеливара, Арателле или Аймлин. Возможно, Талманес был прав.

Эгвейн тоже не обошли поклонами и реверансами, правда, не столь почтительными, как те, что предназначались Пеливару и Арателле, не говоря уж о Восседающих. От полудюжины женщин ей пришлось выслушать благодарность за мирное разрешение дела, хотя другие неуверенно пожимали плечами и бормотали нечто уклончивое, когда она с ними заговаривала насчет того самого мира. И все попытки Эгвейн заверить собеседниц, что мир – надолго, встречались пылким «Да ниспошлет Свет!» или смиренным «Если то будет угодно Свету». Четыре леди назвали ее Матерью – одна даже не запнулась, – а еще три сочли уместным сказать, что она очень мила, у нее прекрасные глаза и грациозная осанка. Подобные комплименты подобали возрасту Амерлин, но отнюдь не сану.

По крайней мере одно доставляло Эгвейн чистое, ничем не омраченное удовольствие – объявлением насчет книги послушниц заинтересовалась не только Сеган. Не приходилось сомневаться, что женщины заговаривали с ней в первую очередь по этой самой причине. Остальные сестры могли быть мятежницами, восставшими против Башни, но она объявила себя Амерлин, и лишь жгучее любопытство могло преодолеть опасения и подойти к ней, хотя все пытались скрыть свою заинтересованность. За пытливо щурившейся (из-за чего морщин на ее лице стало намного больше) Арателле последовала туповатая Сиан, за ней – остроглазая андорская леди по имени Негара, миловидная мурандийка Дженет; почти все благородные дамы подошли к Эгвейн, и каждая старалась дать понять, что спрашивает не ради себя лично. Некоторые служанки – и среди них особа по имени Нилдра, прибывшая из