Читать книгу - "Ученье - свет, а богов тьма - Юлия Жукова"

Мы принимаемся рыться в вещах в поисках бумажки, точнее, конечно, пластика, откуда тут бумаге-то взяться… Положение спасает Кир, извлекши из кармана куртки, надетой на Айше, свернутую трубочкой тетрадку с упражнениями по муданжскому и карандаш. Алтонгирел пытается ее перехватить, но Ирлик отдает мне.

– Тебе говорить, ты и записывай.

Так что Алтоше ничего не остается, как все-таки строчить в наладонник, а Алэка у меня принимает Кир, а то мелкий чересчур интересуется шуршащими бумажками.

– Итак… – Ирлик умудряется сложить ноги лотосом на своем переднем сиденье, при этом задевает что-то на пульте управления, от чего включается музыка. – А ну тихо! – рявкает он на унгуц, и машинка послушно затыкается. Чую, не слыхать нам тут больше музыки… – Так вот, – продолжает Ирлик. – Сейчас мы отсюда выйдем, посадим девчонку в сугроб, дадим ей в руки какой-нибудь фрукт… Лиза, у тебя найдется завалящая хурма или еще что?

– А разве не тыкву надо? – набирается смелости встрять Алтонгирел.

– Облезет и неровно обрастет этот Учок, тыкву ему еще, – кривится Ирлик. – Сойдет и клубень чомы.

Я меж тем откапываю пакет с фруктами, которые мы собирались раздать детям, но не успели пока.

– Вот, есть хурма, обезьяньи серьги, нуговые ягоды…

– Бери хурму. Итак, посадим мы ее с хурмой, ты, Лиза, встанешь у нее за спиной и скажешь молитву призыва. Записывай: О великий, светозарный, неботрясущий, грозный, вечно почитаемый нами господин наш Учок, – с непередаваемым отвращением диктует Ирлик. – Долгая тебе лета, красное тебе солнце, белая тебе вода, жирная тебе земля. Лиза, не пропускай «тебе», а то он не поймет. Так, хорошо, дальше пиши: Неразумные и несчастные почитатели твои, мы нижайше молим тебя своим присутствием наше скудное обиталище осенить.

– А разве не надо говорить «несчастные рабы»? – снова встревает Алтонгирел.

– Ты духовник, тебе надо, – поясняет Ирлик. – А она свободная женщина. Так, что там дальше… Да отверзнутся небесные врата, дабы смог луч солнца обратиться дорогой, по которой лежит твой путь в наши… ну, скажем, дикие леса. Мы же в лесу будем призывать, правильно?

Я вообще не помню, когда последний раз что-то писала от руки, почерк у меня корявый, а скорость маленькая, строчу, высунув язык, едва успеваю. На счастье, Ирлик делает паузу.

– Слушай, а почему так сложно? – не выдерживаю я, переводя дух. – Это правила вежливости какие-то?

– Да нет, говорю же, он по-человечески не понимает, – поясняет Ирлик. – Ты привыкай, таких, как он, большинство, это я… как это называется? Вольнодум. За что меня и не любят, собственно. Ладно, пиши дальше, еще много.

Я исписываю полтетрадки формулами приветствия и благопожеланиями, когда Ирлик вдруг останавливается и делает глубокий вздох, обдавая нас с Алтошей горячим медовым дыханием.

– А теперь самое веселое, – предупреждает он, сверкая зубами. – Поскольку гобелена у тебя с собой нет, то придется прочитать формулы преподнесения, а они на древнем языке.

– Так я ж его не знаю… – обалдеваю я.

– Вот потому я и говорю, что самое веселое, – поясняет Ирлик. Волосы у него распущены и затеняют лицо, так что хорошо видно только блеск глаз и зубов в кровожадной улыбке, и мне становится не по себе. – Я продиктую по буквам, а ты уж записывай как хочешь. Слушай.

Дальше он производит последовательность звуков, часть из которых напрочь отсутствует в современном муданжском.

– Погоди-погоди, – прерываю я. – Я не понимаю, какими буквами это записывается.

– Какими хочешь, лишь бы прочитать смогла. Слушай еще раз.

Со второго раза я вывожу три строчки – муданжским, всеобщим и родным алфавитом вперемежку.

– Я это не прочту, – говорю в ужасе, глядя на бессмысленные значки.

– Прочтешь, куда денешься, – успокаивает Ирлик. – Может, не с первого раза, но прочтешь.

– Ага, а Учок будет стоять и ждать.

– Будет, а что ему останется, – ухмыляется Ирлик. – Если уж ты его вызовешь, то он не сможет уйти, пока не отпустишь.

– Может, мне заранее потренироваться? – с опаской спрашиваю я. Не нравится мне идея, что какой-то бог будет стоять и слушать мои потуги. Я бы на его месте меня быстро пристукнула.

– Ни в коем случае! – серьезно отвечает Ирлик. – Если тебе удастся произнести все правильно до того, как Учок будет здесь и выслушает приветствия, получится чудовищное хамство. Не волнуйся, не заржавеет подождать, пока ты справишься. Давай, пиши дальше.

И я пишу.

Мы выходим из унгуца и, воровато оглядываясь, топаем в лес. Комичнее всего выглядит Ирлик – он с ног до головы завернут в белый флисовый плед, потому что мерзнет в человеческом обличье, а в божественном его Учок сразу узнает.

– А он вас точно не узнает так? – осторожно спрашивает Кир.

– Под белым пледом точно нет, – успокаивает Ирлик.

– Он серьезно настолько тупой? – понизив голос, удивляется Кир.

Алтонгирел возмущенно шипит и пытается отловить Кира за ухо, но это очень трудно сделать, когда несешь на руках больную девочку, так что ребенок уворачивается.

– Да он, конечно, умом не блещет, – спокойно отвечает Ирлик. – Но дело не в этом. Учок – из старших богов, он по-другому воспринимает мир, чем мы, младшие. Для него символ равнозначен реальному присутствию. Со мной так тоже бывает, но я стараюсь не поддаваться. Это трудно… Вроде как глаза видят, а потрогать нельзя. Иногда забываешь, трогаешь, а там пустота. Очень обидно бывает.

– Так не получится, что я Учока с этим гобеленом как бы… надую? – опасливо интересуюсь я.

– Его-то нет, – отмахивается Ирлик. – Говорю же, он из старших. Для него что глаза видят, то и правда. Старшим гораздо легче жить. А вот я, да Умукх, да Укун-Тингир, мы бродим в полутьме. Ну да что я тебе это рассказываю, у тебя свои, человеческие проблемы. Хватит уже идти, у меня ноги закоченели!

Мы останавливаемся не то чтобы на полянке, но деревья тут немного пореже. Ирлик указывает на холмик впереди.

– Духовник… – начинает он, потом сдвигает брови и на пару секунд задумывается: – Алтонгирел. Клади девчонку сюда.

Алтоша так обалдевает от того, что бог вспомнил его имя, что не сразу выполняет указание. Ирлик, впрочем, не замечает.

– Лиза, ты с ребенком становись у нее за спиной.

– А зачем с ребенком-то? – хмурюсь я, поудобнее перехватывая Алэка.

– Затем, что, когда мать с ребенком просит, отказать невозможно, – как само собой разумеющееся поясняет Ирлик. – Алтонгирел, ты будешь ей бумажку держать. А ты, пацан, давай ко мне под плед, тебя Учок не любит, нечего его провоцировать. И всем молчать, кроме Лизы. Я, если что, слова подскажу, но лучше бы без этого.