Читать книгу - "Окончательный диагноз - Джеймс Уайт"

– Меня зовут Морредет, – представилась кельгианка. – Насчет дутанина и первых двух ты не ошибся. Когда мы проходили мимо твоей кровати, ты молчал. Вот мы и решили, что ты либо тяжело болен, либо необщителен.

– Я молчал, потому что вы всегда разговаривали между собой, – возразил Хьюлитт. – Если бы я прервал ваши разговоры, это было бы невежливо.

– «Невежливо» – опять это дурацкое словечко! – взорвалась кельгианка, и ее шерсть вздыбилась. – В нашем языке такого понятия нет! Хотел со мной заговорить – значит, надо было заговорить, и все тут, а если бы я не захотела тебя слушать, я бы тебе сказала, чтобы ты заткнулся. И почему некельгиане так все усложняют?

Решив, что вопрос риторический, Хьюлитт не стал на него отвечать и спросил сам:

– А что с вами, Морредет? Тяжело ли вы больны?

Наступила неловкая пауза. Кельгианка не отвечала. Хьюлитт напомнил себе о том, что представители этого вида природы не способны лгать, но если не хотят отвечать на вопрос, то никакими силами их не заставишь это сделать – они считают себя вправе в таких случаях помалкивать. Он уже раскрыл рот, чтобы извиниться за бестактный вопрос, как вдруг кельгианка заговорила:

– Я получила пустяковую травму. Но последствия ее оказались тяжелыми и неизлечимыми. К несчастью, от этих последствий я не умру. И вообще об этом я говорить не хочу.

Хьюлитт растерялся, но, немного помолчав, спросил:

– Хотите поговорить о чем-нибудь другом, или мне лучше уйти?

Морредет пропустила его слова мимо ушей.

– А говорить мне об этом надо – так считает Лиорен, и надо думать об этом, вместо того чтобы пытаться выбросить из головы. А я не могу. Вот и стараюсь разговаривать с больными, сотрудниками, с кем угодно – лишь бы отвлечься. Но когда все спят, о чем же мне еще думать, как не о себе. Не могу же я дергать ночную сестру, когда у нее полно дел, и звать ее поболтать о том о сем. И сама я, бывает, сплю. Не знаю, как там у вас, но кельгиане не умеют управлять собственными снами.

– Мы тоже, – сказал Хьюлитт, поглядывая на прямоугольник из серебристой ткани, покрывавший часть тела кельгианки, и гадая, какая же ужасная рана скрывается под ним.

Морредет поймала его взгляд, ее шерсть вздыбилась, и кельгианка решительно заявила:

– Об этом говорить не буду.

«Но ведь вы только об этом и „не говорите“ или говорите не напрямую с той самой минуты, как я сел к вам на кровать. Психолог бы из этого непременно сделал кое-какие выводы», – подумал Хьюлитт. Вслух же он проговорил:

– Вот вы упомянули о Лиорене. А мне сказали, что тарланин, которого так зовут, должен в ближайшее время навестить меня.

– Надеюсь, не в самое ближайшее, – проворчала Морредет.

– Почему же? – занервничал Хьюлитт. – Что он, такой уж противный?

– Вовсе нет, – возразила кельгианка. – Очень даже приятный, насколько, конечно, может быть приятным некельгианин. Я тут не так давно и в точности не знаю, чем он занимается, но Хоррантор мне говорил, что его будто бы посылают к тем больным, кому доктора уже не в состоянии помочь. Ну, знаете, это называется «безнадежные случаи».

Хьюлитт молчал – он думал о том, не это ли имел в виду Брейтвейт, упоминая о Лиорене. Ведь честнее кельгиан в госпитале никого не найти.

– А кто такой Хоррантор? – сумел наконец выдавить Хьюлитт. – Врач?

– Нет, пациент, – ответила Морредет и ткнула лапкой. – Вон тот. Вон он идет к нам, видно, хочет узнать, про что мы с тобой толкуем. Вот топает-то, аж пол трясется!

– А он чем болен? – шепотом полюбопытствовал Хьюлитт на тот случай, если пациент-тралтан тоже болезненно относится к вопросам своего лечения.

– Чего тут гадать – и так же видно, – буркнула кельгианка. – Смотри, он же на пяти ногах топочет. Перевязанная ножища у него была раздроблена – в аварию угодил. Тут ему микрохирургическую операцию сделали – на славу, нога будет как новенькая. Что-то у него там еще с органами деторождения, но я в подробности вдаваться не буду. Тебе по крайней мере ничего не скажу. Уж я наслушалась про тралтанские совокупления – хватит с меня. И потом, такие разговоры напоминают мне о собственных бедах. О, а вот и Бовэб к нам идет. Как правило, мы режемся в карты, чтобы как-то скоротать время – играем в «красоток» или скремман. А ты в карты играешь?

– И да, и нет, – ответил Хьюлитт. – Ну, то есть я знаю правила некоторых земных карточных игр, но играю в них неважно. А Бовэб – это дутанин, который идет следом за Хоррантором? А он чем болен?

– Какой-то ты странный, Хьюлитт, – проворчала Морредет. – Что за двусмысленность? В карты или умеют играть, или не умеют. «Красотки» – это тралтанская игра, что-то вроде земного виста. Скремман – игра нидианская. Бовэб считает себя большим спецом в этой игре и утверждает, что выиграть в ней может только тот, кто все время врет и хитрит. Что с этим дутанином, я не знаю, кроме того, что болезнь у него какая-то редкая и возятся с ним терапевты, а не хирурги. Эта палата – главная в госпитале из тех, куда укладывают больных для обследования, на время, пока не освободится место в другой палате. А иногда сюда попадают самые тяжелые больные, чудом оставшиеся в живых. Летвичи вообще говорит, что таких тут большинство. Ну и чудища сюда попадают – я тебе доложу!

– Это верно, – согласился Хьюлитт, не без испуга глядя на двух пациентов, приближавшихся к кровати Морредет, и гадая, не относилось ли последнее замечание кельгианки и к нему.

Хоррантор подошел и остановился в ногах у Морредет. Перевязанная ножища тралтана осторожно касалась пола. Он устремил взгляд каждого из четырех больших выпуклых глаз соответственно на Морредет, Бовэба и Хьюлитта, а один почему-то – в сторону сестринского поста. Дутанин прошел мимо тралтана и встал напротив Хьюлитта по другую сторону кровати кельгианки. Дутанин походил на сказочного кентавра. Хьюлитт задумался о том, что означают неровности шерстяного покрова на темно-зеленом теле дутанина. Шерсть у того росла какими-то клочками. Что это – болезнь или так и должно быть? А белая полоска, которая начиналась на макушке и, расширяясь, тянулась вдоль хребта, переходя затем в длинный пушистый хвост? Тоже нормально? Или от болезни? Хьюлитт решил не интересоваться. Дутанин присел на задние ноги, средними облокотился о край кровати. Оба его глаза, способные смотреть только в одном направлении, уставились на Хьюлитта.

Хьюлитт растерялся, но, взяв себя в руки, представился и вкратце поведал о своих проблемах. Больше ему ничего в голову не приходило, ведь все, что было между ним и этими чудищами общего, – так это некий набор симптомов.

Хоррантор издал низкий, похожий на стон звук, который, вероятно, выражал сочувствие, и сказал:

– Мы-то хоть знаем, что с нами. Если врачи не знают, что с тобой, а ты себя хорошо чувствуешь, они нескоро придумают, как тебя лечить.

– Это точно, – подтвердил Бовэб. – Тут успеешь соскучиться. Если, конечно, не найдешь, чем себя развеселить. Ты азартный, пациент Хьюлитт?