Читать книгу - "Элеонора Августа - Борис Вячеславович Конофальский"

И вдруг все офицеры и замолчали. Никому не хотелось бы тут оставаться. Кругом беспощадные горцы, что в плен не берут никого. Если лагерь потерян, то и припасы потеряны, армии придется уходить на тот берег, и что тогда будет с гарнизоном и офицером, который тут останется? Придется ему пробиваться к реке самому, со своим отрядом. Случись такое, так дело это было бы абсолютно безнадежное. Волков все это понимал и говорил:

– Если не сложится у нас, обещаю, что за гарнизоном я вернусь и выведу его к реке.

Офицеры переглядывались и молчали. А Волков никого не подгонял, пусть все подумают как следует, вопрос-то важный. И полковник Эберст не выдержал:

– Ну, вижу я, что других достойных, кроме меня, тут нет.

Брюнхвальд и Кленк благоразумно промолчали, а вот генерал был честен и прямолинеен:

– С полковником Брюнхвальдом я уже не первый год, мне с ним привычно. Капитана Кленка с его разбойниками я тут не оставлю. Лучшей кандидатуры в коменданты, кроме вас, полковник Эберст, мне не сыскать. Отберите себе четыре сотни людей из своего полка, забирайте всех своих арбалетчиков, запирайтесь в цитадели с едой и ждите меня, я буду через пять дней. Скажите своим людям, что я вернусь через пять дней. Кто бы ни пришел из врагов и с какой армией ни пришел бы, я сюда вернусь через пять дней. И, чтобы они не волновались, я оставлю вам кулеврины: за ними-то я обязательно вернусь.

Теперь Эберст стал готовиться: принялся отбирать себе людей, собирать провиант, дрова, болты, порох, ядра для кулеврин. Брал с запасом, никак не на пять дней. И правильно, офицер должен предвидеть всякое, и худшее в том числе.

Волков же велел собираться, но сначала приготовить хороший обед, чтобы люди дотерпели до следующего утра, так как идти он собирался до темноты, до ночи, и поутру хотел выйти еще с темнотой. Он очень торопился и сделал до привала почти две трети пути.

Глава 13

Еще до зари, когда солдаты наспех ели, а возницы и кавалеристы занимались лошадьми, он уже был готов и звал к себе фон Реддернауфа.

– Ждать нас нет нужды, майор, идите вперед, поспеете еще до заутрени. В бой не лезьте, главное – разузнайте, что там да как, взял ли враг лагерь, нет ли, где он, сколько его, а когда мы подойдем, так и начнем дело.

Фон Реддернауф кивал: да, понял. Понял.

– Оставьте мне пятьдесят человек для разъездов, а сами вперед выступайте без обоза. Поторапливайтесь, но так, чтобы лошадей не замордовать.

– Только напою коней и сразу выйду, – отвечал кавалерист.

Так он и сделал, ушел быстро еще до рассвета.

Дорога была известна, да еще шла от гор к реке, Пруфф всего один раз перезапряг лошадей, так что шли весьма бодро. И полудня не было, когда подошли к лагерю. От сердца отлегло. Капитан Нейман ни убит, ни ранен не был, лагерь уцелел. А враги стали отходить даже раньше, чем тут появились кавалеристы фон Реддернауфа. Видно, выставлены у врагов были дозоры, предупредили их о подходе противника. Кавалеристы видели хвост колонны, но атаковать не стали: генерал не велел.

А лагерь-то выстоял. И опять тому причиной были генеральская назойливая тщательность, его придирчивость и докучливость. Солдаты не очень-то любят усердствовать, а офицеры идут у нижних чинов на поводу, не хотят их принуждать. А вот Волков изводил всех своими пожеланиями и придирками к сделанной работе. Вот и стоит лагерь, и люди в нем живы, и провиант с телегами и лошадьми цел. Два штурма форт выдержал, и восточную стену горцы поджечь толком не смогли, потому как ров глубокий.

– Два штурма было, – рассказывал капитан, – и когда первый раз пришли, то уже шли с лестницами, фашинами и досками – ров закидывать. Уже готовы были. Внезапно начали, думали нас врасплох взять.

– Это были те, которых мы из лагеря выбили? – спросил Карл Брюнхвальд.

– Да, ваши арбалетчики говорили, что знамена те же, офицеры те же. Видно, хотели исправиться.

– Провиант они хотели сжечь, – сказал Волков, это ему ясно было, как день божий. – Потери у вас большие?

– Большие. В основном от арбалетов. Горожане пришли, человек триста пятьдесят, из них двести арбалетчиков. Замучили нас болтами. Убитых немного, человек семнадцать с утра было, может, уже и еще кто помер, а вот раненых очень много – девять десятков. Одолевали нас арбалетчики, из-за тына головы не высунуть было. Хорошо, что пушки мне оставили, они выручали. Пару раз попали неплохо по сволочам.

– Многих побили за два штурма? – спрашивал Кленк.

– Думаю, что столько же. Сотню, наверное. Или, может, даже меньше. У них-то арбалетчиков было три с половиной сотни, а у меня едва семь десятков, – оправдывался капитан Нейман.

– Вы молодец, – произнес генерал, – упрека для вас нет. Это мы отпустили врагов из лагеря, а кавалеристы их потом не нашли, я думал, что они на юг ушли. А они тут были, поблизости…

Он замолчал, задумался. Да, Нейман был молодец, но что ему теперь делать? Потери, потери, потери – его армия таяла прямо на глазах. Теперь гарнизон лагеря нужно пополнить, а где взять людей? Кроме как из рот, так больше и негде. Тут теперь еще сотню придется оставить, в Висликофене четыреста человек. А если город взять, там гарнизон ставить, так у него в ротах почти никого не останется. Как воевать? Он не думал, что такие большие гарнизоны везде оставлять придется. Ему требовалось пополнение. Можно, конечно, Мильке отправить во Фринланд людей собирать, хоть пять сотен набрать, деньги есть, денег горы, но три дня туда, две недели там, три дня обратно – три недели, а лучше считать, что месяц на то уйдет. Месяц! Это при том, что у большей части его людей контракт закончится через два месяца. И продлять они его не захотят, потребуют добычу взятую раздать и домой их отпустить. Получается, что нет смысла и начинать новый набор, только деньги впустую потратить.

В телеге рядом лежали мешки с горохом, а из одного мешка торчал арбалетный болт. Много болтов валялось на земле тот тут, то там. Волков подошел к телеге, вытащил из мешка болт и, держа его в руке, уставился на него. «Милликонцы, вероломные твари. На ласку злобой ответили, они еще Брюнхвальда избивали, с того все и началось. Они зачинщики распри, они! Что ж, будет вам и моя злоба,