Читать книгу - "Фантастика 2025-33 - Владимир Николаевич Малый"

как всегда теплый. Я всё ещё помню твои руки, твои прикосновения, другие будто стёрлись из меня, будто и не было их вовсе. Знаешь, я бы хотела тебе кое-что рассказать. Скорее оправдаться перед тобой… Ты все равно этого не услышишь, а если и услышишь, скорее всего подумаешь, что это был сон. Так даже лучше… сказать тебе это в лицо не хватило бы духу.

Я знаю, что ты считаешь меня шлюхой, ну или как там? Девушка с заниженным уровнем социальной ответственности… Первый вариант звучит все же лучше… привычнее… Но я ведь не всегда была такой. Помнишь я говорила о своей матери? Мой отец, после ее смерти занялся моим воспитанием самостоятельно. Старшая сестра уже давно не жила с нами, да и отношения у нас всегда были очень натянутые. А отец… Военная выучка, бескомпромиссность и четкая уверенность в собственной безоговорочной и единственно верной парадигме душили меня. Он всегда хотел сына, а родилась вначале Майя, а потом я. Не могу сказать, что он не любил нас, но воспитание бойцов и воспитание девочек это абсолютно разные вещи. Он этого не понимал. Я знаю, он хотел, как лучше, но выходило как всегда и жить под тяжестью его заботы и опеки было невыносимо.

Я же была своенравна и свободолюбива. Я убегала из дома, могла не появляться там по несколько дней, ночевала у подруг, которых он ненавидел и всячески пыталась вырваться из его плена. Какая я была дура! Ведь в итоге я влипла именно в то, от чего он меня пытался уберечь всеми силами.

Я связалась с одной очень сомнительной компанией. Они казались мне крутыми, независимыми, сильными, я хотела быть похожа на них, подражала им даже не смотря на то, что они были полными отморозками. Они грабили, избивали неугодных им, кошмарили слабых. Это было ужасно! Но тогда… в мои шестнадцать…

В этой компании был парень. Из всех этих говнюков этот был самым отмороженным, но меня всегда тянуло именно к плохим. Это была обратно сторона синдрома отличницы, которую во мне взращивали с самого детства. И ты знаешь я влюбилась, втрескалась в него по уши. Он боготворил меня, восхищался, защищал от всех, он казался мне идеалом, я страстно желала его и так же сильно боялась переступить черту. Всё-таки первый раз. А он терпеливо ждал. Ждал, пока боги целомудрия наконец отдадут меня ему на растерзание.

Однажды он позвал меня с собой на какую-то тусовку. Мне нездоровилось и не хотелось, но он настоял, сказал, что это совсем ненадолго, а потом у него будут дела, а меня он отвезёт куда захочу. Я поверила.

Мы приехали в какой-то богом забытый район и спустились в подвал. Там было темно и сыро. Никакой тусовкой там и не пахло. Мне стало очень страшно. А дальше был толчок и я проваливаюсь в темноту и толстая железная дверь с грохотом закрывается. Я звала его, кричала, умоляла выпустить, но в ответ была лишь тишина. Как оказалось эта тварь проиграла меня в карты. Точнее не меня, а деньги. Там сумма была просто смешная — тысяч двадцать, не более. А потом пришли они… их было трое или четверо тогда, я не помню… Они вытащили меня на свет, осмотрели и стали срывать с меня одежду, лапать, бить, трахать… Твари. Пока одни держали меня другие пользовались, потом они менялись и так до тех пор, пока их животные потребности не были удовлетворены полностью.

Меня связали и снова бросили во тьму. Туда, где я была лишь наедине сама с собой и с тем омерзением, что у себя вызывала. Все их касания, испражнения на моей коже… Это… ты все равно не поймёшь каково это было. Боже! Зачем я тебе все это рассказываю? Как хорошо, что ты этого не слышишь…

Они приходили каждый день, иногда по несколько раз. Я каждый раз вздрагивала слыша их шаги, ведь я знала, что сейчас все снова повторится. И оно всегда повторялось. Они развязывали меня, били, трахали, когда по очереди, когда все сразу. Я рыдала и умоляла их отпустить, но они лишь смеялись и продолжали издеваться надо мной. Иногда, когда им надоедали мои истерики и сопротивление они накачивали меня какой-то дрянью. Тогда я становилась покорной, а организм сам требовал того что им было нужно превращая меня в такое же животное, как и они… И что самое страшное — эффект был накопительным. Я перестала принадлежать сама себе.

Меня держали там девять дней, за которые я прошла по всем девяти кругам ада. В те редкие моменты, когда меня отпускало, я мучилась от ненависти и отвращения к себе, пыталась покончить с собой, меня дважды откачали, снова напичкали этой дрянью, связали и бросили с жгучим желанием принять в себя любого мужчину.

Из этого ужасного плена теперь и собственной похоти меня вытащил отец. Он лично явился в разгар «веселья», когда я в эйфории вся грязная, голая обрабатывала собственных насильников. Мне не было уже ни стыдно, ни больно, думаю, он сразу понял, что я под кайфом и сама себе не принадлежу.

Живым оттуда не ушел никто. Я не помню, что конкретно он с ними делал, помню лишь, как они кричали, умоляли его прекратить, захлебывались собственной кровью и испускали дух в жутких предсмертных хрипах.

После этого все пошло наперекосяк. Пережитый стресс требовал медицинского вмешательства и меня закрыли в одной из клиник. Мне прочищали мозги, пичкали препаратами, пытались вытащить из глубокой депрессии. Я боялась людей, боялась одиночества, даже собственная тень иногда заставляла вздрагивать. Лишь спустя полтора года я смогла вернуться к относительно нормальной жизни, заново научившись общаться с людьми, которых искреннее ненавидела. Ведь кому как не мне было знать о том, на что они способны.

Стараясь забыть свое прошлое я с головой ушла в учебу, экстерном закончила школу, поступила в колледж, закончив его с отличием, а следом и в местный университет на медицинский факультет.

Жизнь все же наладилась, я перестала бояться оставаться одна, научилась отчасти доверять людям, только не мужчинам… Их плотоядные взгляды вызывали во мне чувства стойкого отвращения и желания одновременно. В моей голове, тогда, в этом проклятом подвале, под воздействием неизвестного препарата, что-то перемкнуло и то, что меня пугало раньше теперь начало привлекать. Насилие, страдание, боль… Я боялась себе признаться, что для меня это норма и что перспектива быть порабощенной меня возбуждает. И это при том, что ненависть к противоположному