Читать книгу - "Неправильный диверсант Забабашкин - Максим Арх"

сейчас вспоминаю, а ведь он, действительно, постоянно с деревенского говора на городской перескакивал. И так это привычно было, что даже я ничего не заподозрил. Хотя мог бы и насторожиться.

В этот момент я понял, что теперь командир начинает корить себя ещё и за этот прокол. Ведь, по сути, именно он, сотрудник органов безопасности, в первую очередь и должен был бы раскрыть шпиона, но, к сожалению, не сумел. И враг убил нашего товарища — красноармейца Садовского. Да и вообще, этот псевдо-Апраксин, даже несмотря на то, что помогал нам воевать, в конечном итоге доставил немало хлопот.

Но давать Воронцову загоняться в свои горестные мысли было никак нельзя. Он и так, можно сказать, находился сейчас между жизнью и смертью. А если ещё и чувство вины начнёт преобладать, то цепляться за жизнь ему будет гораздо сложнее с психологической точки зрения.

Поэтому решил его чуть успокоить:

— Ты, Григорий Афанасьевич, на себя лишнего-то не бери. Не было ни у тебя, ни у кого-либо другого из компетентных органов, времени для более тщательной проверки. Общую проверку Апраксин, как и все остальные, прошёл. Легенда у него оказалась крепкая, так что не было у нас шанса так быстро, не имея в своём наличии ни связи с выходящими из окружения частями, ни личных дел красноармейцев, выявить всех диверсантов. Поэтому выкинь из головы и забудь. Всё, что случилось, то случилось, и этого уже назад не вернуть.

Воронцов помолчал, а потом всё же с грустью сказал:

— Мишку жалко. Хороший был мужик.

В этом я с командиром был полностью согласен. Садовский действительно был хорошим человеком, прекрасным помощником и верным товарищем. Он не раз оказывался рядом и помогал мне бить врага. Если бы не он, то моя результативность по уничтожению противника была бы гораздо ниже.

Однако зацикливаться на его смерти и раскисать нам было категорически нельзя. Да, наш товарищ погиб. Погиб как герой. А мы остались живы, и у нас было очень много дел.

— Своей гибелью он дал нам время на то, чтобы мы смогли провести перегруппировку, отдохнуть и, вернувшись на поле боя с новыми силами, с ещё большей эффективностью и остервенением уничтожать врага, — завернул я полуфилософскую фразу и, остановившись, добавил горькой правды: — Предлагаю немедленно сделать привал, иначе я тоже сейчас упаду и умру.

Командир ничего не ответил, да этого было и не нужно. Я всё равно дальше идти уже не мог. Я так устал, что, перебирая ногами, поймал себя на мысли, что мы топчемся на одном месте. Мне был срочно необходим отдых.

Пока присматривал место для стоянки, Воронцов вернулся к своей теме:

— Лёшка, пойми, я теряю силы и кровь. С каждой секундой я всё слабею и слабею. Чуда не произойдёт. Я не смогу сам идти, а вскоре даже двигаться. Рана слишком серьёзная, и кровотечение не останавливается. В ближайшее время всё будет кончено. Но произойдёт это не в одночасье, а за какое-то время. И всё это время ты будешь копаться со мной и сам потеряешь много сил. Поэтому не глупи, послушайся старшего и по званию, и по возрасту: уходи и оставь меня здесь.

На это было можно много что сказать и ответить. Но я, помня зарок, что дал себе, в диспуты на эту тему с командиром вступать совершенно не собирался. Я слишком был усталым для этого.

Без слов подтащил волокушу под растущий куст, чтобы он хоть как-то закрывал от дождя, если тот пойдёт, и на четвереньках отполз к растущему дереву. Облокотившись на него спиной, посмотрел в небо. А потом зевнул и тут же уснул.

Моя беспечность была обусловлена двумя фактами. Во-первых, я продолжал небезосновательно предполагать, что немцы по ночам шастать по лесу и по болоту не будут из-за боязни заблудиться и, попав в трясину, утонуть. А во-вторых, выбора у меня не было. Этот долгий-долгий день меня полностью выжал до дна. Событий было так много, что я уже не знал, когда именно они происходили, то ли час назад, то ли день, а быть может, с того времени уже прошла неделя или даже две. Что-то казалось очень смутным и далёким, а что-то, наоборот, ярким и запоминающимся. Эти воспоминания будоражили сознание, в котором уже давно всё перемешалось.

Нет сомнения в том, что именно из-за нервной, психологической и телесной усталости я вырубился практически мгновенно. Мне нужно было отдохнуть.

И оттого, наверное, сложно представить мой шок, когда во сне я увидел сидящего рядом со мной на пне Воронцова, который, качая головой, произнёс:

— Эх, Лёха, Лёха, славно мы с тобой воевали. Оставь меня и уходи, — после этого лейтенант госбезопасности посмотрел в пасмурное небо, грустно улыбнулся и затянул свою песню: — А помнишь, как мы с тобой…

Естественно, что после такого поворота, я сразу же проснулся.

«Охренеть можно, даже во сне достал. Вот что значит чекистская хватка», — ошарашенно подумал я, протирая спросонья глаза.

А вслух произнёс:

— Ты представляешь, Григорий Афанасьевич, я и во сне слышал, как ты меня грузишь.

Сказать-то сказал, но вот только, как выяснилось, говорил я сам себе. Воронцова на его месте под кустом не оказалось.

А между тем уже рассвело.

«Неужели настолько крепко заснул, что проспал так долго⁈» — запаниковал я, вскочив на ноги вместе с винтовкой, которую сжимал в руках весь период отдыха.

Быстро огляделся. Никого не увидел. Сфокусировал зрение и вновь обвёл взором окружающую местность. И опять никого не обнаружил, в том числе и Воронцова.

— Ёлки-палки! Куда же ты уполз, командир⁈ — коря себя за то, что недоглядел, расстроенно прошептал я.

Звать и голосить на всю округу, мне, естественно, было нельзя, поэтому негромко твердя, как заведённый, одно и то же: «Товарищ Воронцов, ты где?», я направился на поиски.

Как и прежде, бросать своего командира я не хотел и не собирался. А это означало, что мне придётся поднапрячься и, потратив и без того скудные силы, найти того, кто так хочет расстаться с жизнью.

Однако искать человека, пропавшего на болоте — то ещё занятие. Из-за грязи, стоящей вокруг воды и мокрой травы, понять, в какую именно сторону пополз мой командир, было нельзя. А тут ещё, как назло, спустился туман, и начал моросить небольшой дождь.

Понимая, что без меня Воронцов со стопроцентной вероятностью пропадет, стал наматывать круги вокруг места нашей стоянки, с каждым разом увеличивая радиус на десять-пятнадцать шагов.