Читать книгу - "Царь нигилистов – 5 - Наталья Львовна Точильникова"

Царь тяжело посмотрел на брата, потом на Сашу и бросил:

— Доучись сначала!

— Конечно, конечно, — кивнул Саша. — А как мои проекты, которые я подал после зимних экзаменов? Метрическая система и реформа алфавита?

— Рассматривают комиссии, — вздохнул царь. — По поводу первого твой Якоби очень «за», он считает тебя гением. По поводу второго Грот сдержанно против, по крайней мере, в таком радикальном варианте.

— Надо на пятёрки по русскому и немецкому выползать, — вздохнул Саша.

— Вот это можно только приветствовать, — сказал царь.

За сладким и чаем Саша ещё успел увести разговор в сторону телефонной станции.

— Я смотрел бывший завод дяди Максимилиана, — заметил он. — От оборудования, к сожалению, ничего не осталось. Но помещение занято Сухопутной таможней. Можно ли надеяться на пару комнат для телефонной станции? Смогут они выделить?

— Узнаю, — сказал царь.

Хотя мог бы сказать: «Прикажу!»

— Среди московского дворянства есть люди со своим взглядом на крестьянский вопрос, — перевёл Саша разговор на другую тему. — Они считают, что не должно быть никакого временно обязанного состояния, крестьяне должны быть освобождены немедленно без всяких обязательств. Мне кажется, в этом что-то есть. Вопрос о земле и вопрос личной свободы — это два разных вопроса. Выкуп земли не должен быть выкупом личности. Дядя Костя, ты что об этом думаешь?

— Я слышал о твоём путешествии, — сказал Константин Николаевич. — Ты написал какой-то доклад?

— Да, — улыбнулся Саша. — Напечатал. Страниц на пятьдесят.

— Можно мне почитать?

Саша вопросительно посмотрел на папа́.

— У меня есть, — сказал царь. — Я дам Косте. У тебя он тоже остался?

— Да, — кивнул Саша.

Умолчав о четырёх копиях.

— В чём тебя в последнее время не упрекнёшь, так это в лени, — заметил государь. — Чего нельзя сказать об остальном. Ты знаешь, что ослушание императора есть измена присяги?

— Я ещё не присягал, — заметил Саша.

— Это единственное, что тебя оправдывает. Но не Гогеля.

— Я объяснил, почему решил задержаться в Москве.

— И что? — спросил царь. — Это что-то меняет?

— Папа́, а если после того, как я присягну, исходя из моих знаний о будущем, разума и логики, мне будет совершенно ясно, что ослушание будет лучше для России, чем подчинение твоей воле, мне что делать?

— Подчиняться, — отрезал царь.

— И пусть всё летит в тартарары?

— Ты преувеличиваешь, — сказал царь. — Ни одно из твоих предсказаний ещё не сбылось.

— Не за горами, — упрямо возразил Саша.

— Телефон работает, — заметил Константин Николаевич.

— Это не пророчество, — сказал царь. — Это изобретение. Как и всё прочее. Я же не спорю с тем, что Саша гений. Глупо с этим спорить. Но гений и пророк — не одно и то же.

— Папа́, — проговорил Саша, — я не гений, но я вижу в будущем не только события, но и вещи. И иногда, как они устроены.

— Если ты что-то видел во сне еще не доказывает, что сон был о будущем, — сказал царь.

* * *

Вернувшись в Стрельну, Константин Николаевич и Александра Иосифовна велели слугам не беспокоить и заперлись в кабинете великого князя.

Потушили бра на стенах. И исчезла имитирующая рельеф однотонная роспись по периметру потолка.

На круглом дубовом столике оставили единственную свечу. Только хрустальные подвески люстры посверкивали в её свете, да пламя отражалось в окне.

Из дубового комода с моделью корабля на нём, Константин Николаевич извлёк кусок ватмана с цифрами, алфавитом и словами «да» и «нет». И разложил на столе.

Погрели на свече блюдце тонкого императорского фарфора. Из фамильного сервиза в русско-византийском стиле с золотым ободком и красным узором по кругу. В центре блюдца — герб времён Петра Первого: двуглавый орёл с картами четырёх морей в клювах и когтях.

Петра Алексеевича и решили вызывать.

Прошло совсем немного времени, и блюдце поползло по кругу.

— Вызываем дух Петра Великого, — прошептал Константин Николаевич.

Блюдце рванулось вперёд, словно корабль под свежим ветром на всех парусах.

Жинка побледнела, но пальцев не убрала.

Константин Николаевич интересовался миром духов немногим меньше своей жены, будучи в Неаполе обсуждал оный мир с графом Аквилой, начальником флота Неаполитанского королевства, который недавно потерял тринадцатилетнюю дочь, был ужасно печален и много о ней рассказывал.

С ним был длинный разговор про спиритизм и магнетизм, которым он много занимался.

Саша (старший), кажется, разочаровался в столоверчении и неизвестно будет ли присутствовать на очередном сеансе Дэниела Юма, который планировался в конце июня в Царском селе.

— Возможно и не будет, — говорила жинка. — У него теперь Сашка есть.

«Да, — думал Константин Николаевич, — брат, кажется, наконец, понял, каким сокровищем обладает, судя по тому, что не отправил ослушника на гауптвахту».

Константин Николаевич допускал существование неведомой, неисследованной силы. И на сеанс Юма собирался.

— Ваше Императорское Величество! — обратился великий князь к духу предка. — Вы будете с нами разговаривать?

— Да, — ответило блюдце.

— Верно ли, что Италия станет единой? — спросил Константин Николаевич.

Блюдце продолжило крутиться возле «да».

— Когда? — поинтересовался великий князь.

— Скоро, — вывело блюдце.

— Ницца будет французской? — поинтересовалась Александра Иосифовна.

Блюдце метнулось к надписи «да» и закрутилось рядом.

— Странно, — заметил Константин Николаевич. — В Ницце предпочитают итальянский.

— Неважно, — написало блюдце.

— Германия тоже объединится? — спросил великий князь.

— Да, — подтвердило блюдце.

— Все ли предсказания моего племянника Сашки верны? — спросил Константин Николаевич.

— Да, — ответило блюдце.

И вывело буква за буквой: «Пока времена не изменятся».

* * *

17 июня бабинька уехала за границу со всеми детьми Марии Николаевны, включая, разумеется, Женю. Так что Саша начал опасаться, что папа́ вспомнит, что и в Царском селе есть гауптвахта. Историческая, между прочим, где Лермонтов сидел.

Но Саша бы обошёлся.

В тот же день с воспитателем Константином Посьетом и няней Китти в Гапсаль уехали младшие братья: девятилетний Алексей и двухлетний Сергей.

А 22 июня в зеркальном кабинете Зубовского флигеля собралось общество дам. В это время в Екатерининском дворце столовращатель Юм устраивал очередной сеанс. Но детей туда не пускали, а мама́ не желала участвовать в чертовщине.

Киссинджер присутствовал и даже не