Читать книгу - "Такое разное будущее - Станислав Лем"

«Разве что он принимает меня за сообщника», – проговорило что-то чужим голосом в моей голове; я даже вздрогнул, испугавшись, что он услышит, – но он с возгласом облегчения наконец отыскал в одном из отделений бумажника вчетверо сложенные обеденные талоны.

– Вот, пожалуйста! – Он подал их мне через стол. – Итак, теперь вы пойдете в тысяча сто шестнадцатую – это секция Поступлений, – вручите им бумаги и тут же дадите показания для протокола; а я тут позвоню, предупрежу их, только идите, пожалуйста, не сворачивая, а то снова потеряетесь по дороге, – говорил он с улыбкой, провожая меня до дверей, безучастного, до такой степени ошеломленного мыслями, которые просто разрывали мне череп, что я не успел пробормотать хотя бы слово на прощание. Я уже шел по коридору, когда он высунул голову в дверь и крикнул мне вслед:

– Загляните потом ко мне!

Я шел дальше. Если бы он принимал меня за сообщника… он не боялся бы, что я его выдам. Я не разбирался в механизмах разведки, но знал, что агенты, действующие на чужой территории, как правило, не знают друг друга; тем самым вероятность массового провала, разоблачения всей сети сводится к минимуму. Имея доступ к моему делу, Эрмс мог – на основании собранного против меня материала – считать меня именно таким агентом, хотя, по изложенным выше соображениям, не спешил сам снимать маску. Только одно не сходилось у меня в этом расчете: будь он и вправду посланцем врага, агентом, внедренным на высокий пост первого инструктажного офицера, он бы предостерег меня, считая своим, независимо действующим соратником, а не вводил в заблуждение, в замешательство…

– Ба! – Я внезапно остановился, так глубоко уйдя в размышления, что едва различал два ряда дверей, белеющих в уходящем вдаль коридоре. Да так ли уж это очевидно? Разве существует какая-либо солидарность агентов, в большинстве своем платных наемников, и разве Эрмс не пожертвовал бы мною без колебаний, даже узнав во мне борца за то же самое дело, если бы это могло обещать ему личный успех или хотя бы шажок вперед в выполнении задания, которому он себя посвятил?

А значит, это было возможно. Что мне оставалось делать? К кому идти? Куда обращаться? Я вдруг почувствовал пустоту в руках: я забыл у Эрмса бумаги и книгу. Ага, неплохой предлог. Я быстро повернул обратно. Приближаясь к его Отделу, постарался принять самый рассеянный и независимый вид, прошел через приемную и без стука открыл дверь.

Напрягай я воображение сто лет, все равно бы не угадал, на чем его поймаю!

Он удобно расселся на отодвинутом назад стуле, болтая ногами в воздухе, и, отбивая такт ложечкой по стакану, – пел! Как видно, он был очень доволен! «Должно быть, этот план ему пригодится!» – промелькнуло у меня в голове. Эрмс оборвал пение на полуслоге и, ничуть не смешавшись, со смехом заговорил:

– Вот вы меня и поймали! Что тут скажешь?! Я бездельничал – факт! Человек старается как может, чтобы бумаги его не слопали! Вы за книжкой – так ведь? Пожалуйста – она лежит там… я просто вам удивляюсь – даже ожидая в приемной… того… самообразование… о, тут еще и бумаги. – Встав, он подал мне то и другое.

Я поблагодарил кивком головы и уже направлялся к двери, как вдруг, полуобернувшись, глядя на него через плечо, бросил:

– А скажите-ка мне…

В первый раз я так к нему обратился – до этого я неизменно называл его «господин майор». Он перестал улыбаться.

– Слушаю…

– Весь этот наш разговор – это был шифр, да?

– Но ведь…

– Это был шифр… – повторил я упрямо; думаю, мне даже удалось улыбнуться. – Правда? Все, все – шифр!!

Он стоял за столом, полуоткрыв рот; таким я его и оставил, закрывая за собой дверь.

VIII

Я почти бежал, словно боясь, что он за мной погонится. И зачем мне это было надо? Хотел нагнать на него страху? Напрасный труд – уж кого он наверняка не боялся, так это меня, бессильного, опутанного сетью, которую он и ему подобные спокойно держали в руках. И все же я снова воспрянул духом – почему? Поразмыслив, я решил, что причиной тому был Эрмс, то есть, конечно, не его пустопорожняя болтовня, показное добросердечие и участие, в которые я поверил лишь на минуту, да и то потому, что очень хотел, – но подсмотренная мной через дверь сцена. Ведь если (примерно так я рассуждал) он, на таком посту, работает на тех, выходит, можно ввести в заблуждение, обмануть и перехитрить Здание в его средоточиях, его чувствительнейших узлах, следовательно, до безошибочности ему далеко, а его всеведение – всего лишь моя фантазия. Это, само по себе мрачное, открытие совершенно неожиданно указывало мне лазейку.

На полпути к Журналу корреспонденции я вдруг передумал. Туда послал меня Эрмс. Они хотели, чтобы я туда пошел, стало быть, следовало поступить иначе, вырваться из проклятого круга действий, заранее мне предначертанных. Но куда же я мог пойти? Никуда – и он знал об этом. Оставалась лишь ванная. В конце концов, она была не так уж плоха – там, в тишине и одиночестве, я мог поразмыслить, переварить события, которых столько успело произойти, попробовать их связать, увидеть под другим углом, наконец, просто побриться. Своей колючей щетиной я уже слишком выделялся среди сотрудников Здания, и, возможно, им было положено делать вид, будто они этого не замечают.

Я поднялся на лифте, зашел в ванную, где недавно обнаружил бритву, забрал ее и вернулся вниз – к себе, как я мысленно называл это место. Перед самой дверью мне вспомнилось, что Эрмс, когда я, занятый своими мыслями, уходил от него в первый раз, вроде бы что-то сказал о бритье. Неужели он предвидел и эту возможность? Добрую минуту я стоял в коридоре, тупо уставившись в белую дверь. Значит, не входить? Но, в конце концов, от этого решительно ничего не зависело! Впрочем, побрившись, я мог как угодно долго сидеть в этом своем убежище – уж этого-то они, наверное, не могли мне диктовать!

И я вошел – тихо, хотя и привык уже к пустоте, которая всегда тут царила. Первая комнатка, с боковой дверью в туалет, была освещена какой-то другой лампочкой, как будто бы более мощной, но, может быть, мне это казалось. Я открыл дверь ванной и тут же закрыл ее: там кто-то был. Какой-то человек лежал почти на том же месте, что и я перед тем, у края ванны. Первой была мысль об отступлении, но я отбросил ее. «Они ожидают, что я убегу, – подумал я, – это было бы самым естественным; поэтому я войду и останусь».

Так я и сделал. Подошел к нему на цыпочках, но, хотя я со стуком споткнулся на пороге, он даже не шевельнулся. Он спал как убитый, затылком ко мне, в каком-нибудь метре от моих ног, так что я, даже если б и видел его раньше, не смог бы узнать. Впрочем, я, похоже, его не знал. Он был в штатском; пиджак наброшен на ноги, снятые туфли стояли под ванной. На нем был тонкий свитер поверх рубашки в полоску, слегка запачканной у манжет; обернутый полотенцем кулак он сунул себе под голову, колени поджал к подбородку и приподнимал и опускал плечи в размеренном ритме спокойных вдохов и выдохов.

«Какое мне дело? – подумал я. – Есть и другие ванные, я могу переселиться, куда захочу». Так я твердил себе, чтобы успокоиться; думать о переселении, в сущности, было смешно – что я мог забрать с собой, кроме себя самого?