Читать книгу - "Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир"

была неправа. Мне не следовало использовать этот термин, – ответила некромантическая святая, расправила плечи и вытерла со щек жидкие кровавые слезы. – Как она, наверное, ненавидела само слово «мать».

Она подняла рапиру, медленно расправила намотанную на запястье сетку, которая упала на пол блестящей шелковистой кучкой. Мерси сказала:

– Теперь я исправлю свои ошибки. Кристабель всегда говорила, что я аккуратная.

Она бросилась вперед, держа рапиру близко к телу и волоча сетку за собой – черт, она двигалась очень быстро, – отбила мой неловкий блок, запоздавший не меньше чем на секунду, и ударила нас прямо в сердце. Очень простой удар, в который была вложена огромная сила. Он прошил грудину и вошел ровно в центр сердца, которое облажалось уже несколько раз, пока было на моем попечении. Действовала она с хирургической точностью, рапира ее представляла собой тонкую иглу. Если бы кто-то вскрыл нам грудную клетку, то наверняка увидел бы, что клинок прошел прямо сквозь аорту. Мерсиморн вытащила рапиру с той же легкостью и отступила на шаг. С клинка капала кровь.

Это была ошибка.

Твое сердце срослось вокруг рапиры, когда она воткнулась в тело. Твое сердце срослось, как только рапира из него вышла. Крошечный прокол в грудине исчез мгновенно, с той же скоростью, что и появился. Как будто укол рапирой ничем не отличался от прививки в Дрербуре.

Я подняла меч, и ее глаза раскрылись чуть-чуть шире.

– Детка, ты слишком поздно вошла в игру, чтобы научиться этому фокусу.

Я ударила. Она автоматически парировала. Меч сбил ее рапиру в сторону, я отступила на шаг. Мне нужно было пространство. Я пыталась вспомнить все, что ты успела узнать об этой ведьме с безумными глазами, но мне казалось, что мозг стал глиной. Я знала, что нельзя давать ей себя касаться, но не помнила почему. От жары воздух превратился в липкий пар, и красный свет аварийных ламп мерцал и подрагивал. Из-за этого освещения казалось, что она движется. Но на самом деле она просто стояла на месте, идеально сбалансированная рапира все еще поблескивала твоей кровью, а сетка переливалась в левой руке. Все, что мне оставалось, кружить вокруг нее, подняв меч к груди. В этот раз я собиралась сберечь твое сердце. Даже в собственном теле я бы запаниковала, но я была в твоем, и она знала все, на что я была способна. Ну и какого хрена я буду делать? Отращивать пальцы прямо в нее?

Мелькнула сетка. Эта чертова хреновина походила на тонкую паутинку, но оказалась очень тяжелой. Я думала, что ликтор попытается спутать меня, а не использует сетку как болу. Она обвилась вокруг моей лодыжки и уронила тебя на пол, потому что я все еще не разобралась с твоим весом, вышибла весь воздух у тебя из легких и подтащила нас к ликтору. Одно движение руки – и мы лежим перед ней на животе. Она опустила рапиру острием вниз. Рука на яблоке, рукоять высоко над головой. Один-единственный удар сверху вниз, и клинок войдет между глаз, проломит хрящи и разорвет мозг.

А потом раздался громкий щелчок и еще более громкий грохот – грудь ликтора взорвалась изнутри. Мерсиморн упала вперед, я еле успела откатить нас в сторону. Мерсиморн стояла на коленях и орала. Не от боли, а точно так же, как в первый раз, когда мы ее услышали. Она вопила от дикого первобытного страха, и ее руки и ноги судорожно дергались. Потом она опустилась в растущую лужу крови на полу.

Я вскочила на ноги, тяжело дыша. В дверях, через которые я вошла, стояла женщина, закинувшая на плечо двустволку. Легкий дымок шел из стволов и поблескивал в красном свете.

Коротенькую белую тунику покрывали пятна крови. Ноги женщины были босы, голова обнажена. Кудряшки цвета бледной карамели пушились во влажном горячем воздухе, лицо казалось белым, глаза – темными и тусклыми, а не переливчато-синего, как радиоактивная вода, цвета. Я бы узнала ее где угодно. Мы убили ее.

– Дульсинея, – выдохнула я как последняя дура. – Цитера.

Мертвый ликтор сделала что-то еще с тяжелым ружьем. Она сломала его пополам, и из другого конца стволов тоже вырвался дымок. Вытащила из патронташа один патрон, вставила в ствол и со щелчком закрыла ружье обратно. Она действовала невероятно быстро, и я не успевала за ней следить. Мерсиморн все еще тряслась и вопила. Вряд ли она на самом деле умирала, но изо рта у нее шла пена, как у бешеного животного.

Цитера посмотрела на меня мертвыми бесстрастными глазами и очень медленно опустила ствол.

Ну и что я могла сказать? Спасибо? Или «Это типа пятый раунд»? Но мне и не пришлось ничего говорить. Цитера открыла рот. Голос был ее, а могильные жесткие интонации – нет.

– До встречи, – сказала она.

Тело Цитеры развернулось и, подняв ружье, медленно похромало в коридор. Ступала она тяжело, как будто каждый шаг причинял ей боль. Я слишком удивилась, чтобы что-то делать. Я смотрела на худую спину, насильно выступающие острые лопатки, на линию маленьких позвонков.

Прости. Наверное, надо было идти за ней. Ну, я могу представить, что ты бы сказала. Просто все стало сложно еще в доме Ханаанском. Иногда бывает так, что красивая девушка постарше обращает на тебя внимание, потому что ей скучно или что-то такое, и вы начинаете флиртовать, а может, и нет, а потом она вдруг оказывается древней воительницей, которая убила всех твоих друзей и собирается убить тебя, а потом вы обе умираете, а сто лет спустя она вдруг появляется в закипающей заживо священной космической станции… в общем, говорю же, все сложно. Но вообще такое постоянно случается.

Я сделала единственное, что мне оставалось. Встала, держа в руках меч, пока ликтор бездумно корчилась на полу рядом с нами. Спросила вслух:

– Ну и какого хера тут происходит?

47

Они расставили свечи вокруг саркофага Спящего. Абигейл рисовала мелом огромную диаграмму – это заняло очень много времени, потому что ей приходилось то и дело прятать красные онемевшие пальцы в перчатках или отогревать их в ладонях мужа. Харрохак присела рядом с улыбающейся Дульсинеей Септимус, которой больше не грозила интубация, и нанесла заклинания на вершины каждой свечи, как ей объяснили.

Внизу снега не было. Большие сосульки, похожие на сталактиты, грозили обрушиться на пол. Розовая маслянистая паутина тянулась между ними и похрустывала от мороза. Во всех углах виднелись осколки битого стекла и застывшие лужи ледяной жидкости, в мрачном свете