Читать книгу - "Весь Роберт Джордан в одном томе - Роберт Джордан"

class="p1">И почти ничего, кроме приказа, я не понимаю, подумала Сине, когда Элайда ушла еще более поспешно, чем явилась. Она уселась в кресло, покинутое Амерлин, чтобы все хорошенько обдумать, и оперлась подбородком на кулаки – так всегда делал в раздумье отец. Все в конечном счете поддается логике.

Она не голосовала за низложение Суан Санчей – ей всегда казалось, что эта девушка подходит на роль Амерлин лучше всех, – но раз уж это сделано и все законы худо-бедно соблюдены, то помогать ей сбежать было бы безусловно предательством или, по меньшей мере, преднамеренным неподчинением приказам Амерлин. Нельзя исключить и того, что кто-либо связан с ал’Тором; хотя имеет значение, что ему сообщалось и с какой целью. Обнаружить того, кто подменял приказы Амерлин, нелегко, для этого требуется по крайней мере знать, какие именно приказы были подменены. Сейчас, когда прошло столько времени, выяснить, кто помогал Суан бежать, столь же трудно, как и то, кто мог писать ал’Тору. Такое множество голубей ежедневно покидало голубятни в Башне и возвращалось обратно, что временами казалось, будто небо рябит от перьев.

Если Элайда знает больше, чем сказала, значит, у нее имеется еще один источник, откуда она черпает сведения. Во всем этом очень мало смысла. Измена могла вывести Элайду из себя, заставить ее клокотать от гнева, но сейчас она пребывает совершенно в ином состоянии. Она нервничает. И очень обеспокоена тем, что опасность угрожает лично ей. И она скрытничала, будто не хотела говорить всего, что знала или предполагала. Можно сказать, она почти испугана. Что же это за предательство, если оно способно заставить нервничать и бояться Элайду? Гибель всей Башни.

Внезапно разрозненные части головоломки встали на свои места, и брови у Сине снова полезли на лоб. Сходится, все сходится. Кровь отхлынула от лица, руки и ноги неожиданно заледенели. Запечатано Пламенем. Она сказала, что сохранит все, что узнает, в своем сердце, но тогда она еще ничего не понимала. В тот момент, когда логическая цепочка завершилась, ей стало просто страшно, но уже через мгновение ее охватил ужас. Ей не справиться с этим в одиночку. Но кто ей поможет? С учетом всех обстоятельств – кто? Ответ на этот вопрос оказался не столь уж труден. Для того чтобы взять себя в руки, потребовалось немного времени, но она покинула свои комнаты и вообще апартаменты Белых гораздо быстрее обычного.

Слуги, как всегда, сновали по коридорам – Сине шла так быстро, что они не успевали поклониться или присесть, – но сестер было меньше, чем обыкновенно в этот ранний час. Значительно меньше. Большинство, по-видимому, предпочитали по какой-то причине держаться поближе к своим апартаментам. Однако те немногие, которые решались на это, производили примерно одинаковое впечатление. Они спешили по увешанным гобеленами коридорам с замкнутыми, настороженными лицами, шаря взглядами по сторонам. Если двое или трое разговаривали, они все время оглядывались, опасаясь, видимо, что их подслушают. И все эти небольшие группки состояли из женщин, относящихся к одной Айя.

Еще вчера, Сине не сомневалась, сестры из разных Айя относились друг к другу вполне дружелюбно. Принято думать, что Белые стараются не поддаваться эмоциям, но она никогда не считала, что это означает ослепнуть и оглохнуть. Всеобщая подозрительность привела к тому, что атмосфера в Башне заметно сгустилась. Такое случалось и прежде, к несчастью, сама нынешняя Амерлин способствовала этому своими грубыми, резкими поступками, а слухи о Логайне лишь усугубили положение, но так, как этим утром, еще никогда не бывало.

Навстречу Сине из-за угла вышла Талене Минли. Шаль не просто лежала у нее на плечах, она раскинулась по рукам до самых запястий, будто Талене выставляла напоказ зеленую бахрому. Кстати, отметила Сине, все встреченные ею сегодня утром Зеленые были в шалях. Талене, золотоволосая, величавая и привлекательная, поддержала в свое время свержение Суан, но она пришла в Башню еще в те времена, когда Сине была Принятой, и это разногласие не разрушило их долгой дружбы. У Талене имелись свои причины для такого поступка, с которыми Сине не соглашалась, но которые признавала. Сейчас подруга Сине на мгновение остановилась, искоса поглядывая на нее. Складывалось впечатление, что теперь очень многие сестры изучают друг дружку, прежде чем заговорить. В другое время Сине тоже остановилась бы, но не сейчас, когда голова у нее готова лопнуть, точно перезрелая дыня. Талене была ее подругой, и она считала, что может доверять ей, но сейчас этого недостаточно. Позже, если удастся, она сама зайдет к Талене. Надеясь в глубине души, что такая возможность еще не утрачена, она торопливо прошла мимо, ограничившись лишь кивком.

В апартаментах Красных настроение было еще хуже, атмосфера сгустилась еще заметнее. Как в любой другой Айя, комнат здесь было гораздо больше, чем сестер, – и так было еще до того, как из Башни сбежали мятежницы, – но в Красной Айя сестер все же больше, чем в любой другой, и сестры занимали этажи, пустующие в других Айя. Красные часто носили шали безо всякой необходимости, а сейчас и подавно все они выставляли напоказ красную бахрому, точно знамя. Разговоры обрывались, когда приближалась Сине, ее провожали холодными взглядами и ледяным молчанием. Пересекая выложенный своеобразным узором пол – красные слезы Пламени Тар Валона на белом фоне, – она чувствовала себя так, словно находилась на вражеской территории. Однако в подобной ситуации любая часть Башни могла на самом деле оказаться вражеской территорией. Эти алые языки пламени, если смотреть на них с другой стороны, вполне можно принять за Клыки Дракона. Сине никогда не доверяла совершенно нелогичным слухам о Красных и Лжедраконах, но... Почему тогда никто из них никогда не отрицал этого?

Ей пришлось спросить дорогу.

— Я не стану беспокоить ее, если она занята, – заверила Сине женщину, к которой обратилась за помощью. – Прежде мы были добрыми друзьями, и я хотела бы, чтобы мы стали ими снова. Сейчас больше чем когда бы то ни было Айя не могут позволить себе отгораживаться друг от друга стеной.

Все правда, хотя Айя не только отгородились друг от друга – между ними возникли глубокие и, казалось, непреодолимые трещины. Доманийка выслушала ее с застывшим лицом, будто отлитым из меди. Среди Красных было мало доманиек, но эти немногие обычно отличались особым коварством.

— Я покажу тебе дорогу, Восседающая, – наконец произнесла она – не слишком почтительно.

Красная сестра привела Сине к двери и не сводила с нее глаз, пока та стучалась, будто не считала возможным оставить ее одну. На дверных панелях тоже было вырезано Пламя