Читать книгу - "Белая Башня (Хроники Паэтты) - Александр Федоров"

– Простите мне, друзья мои, – негромко проговорил он. – Сегодня был очень тяжёлый день, и он иссушил мне душу. Я проявил недостойные государя злобу и обиду. Хотя должен был бы обнять вас и пожаловать вам дворянство, земли и богатства за верную службу.

– Мне они ни к чему, государь, – улыбнулся Каладиус. – В моей жизни всего этого было в избытке. Единственное, в чём я всегда испытывал недостаток – это в спокойствии и чистой совести. Потому и был излишне резок с вами, так как отношусь к вам с любовью и уважением, и хотел бы, чтобы вас минула та чаша, из которой я каждодневно вынужден пить горькую желчь. Простите старика, ежели чем-то оскорбил вас.

– О мессир! Прося у меня прощения, вы заставляете меня чувствовать себя жалким неблагодарным червём! Но я, вероятно, это заслужил. А вы, мужественный Сан Брос? Может быть, ваши чаяния будут более земными, и я хоть вас смогу наградить тем, чем может наградить император?

– Ваша дружба будет для меня драгоценнее всех наград, государь, – слегка поклонился Кол. – Кроме того, вы одарили меня великолепным мечом, который, уверен, послужит мне на славу. Что же касается титулов, земель и золота… В дороге мне это ни к чему, а после… Я и сам не знаю, что будет после того, как мы найдём Белую Башню, но у меня предчувствие, что это полностью изменит мою жизнь.

– Станете таким же аскетом, как ваш друг? – усмехнулся Малилла.

– Не исключено, – совершенно серьёзно ответил Кол.

– Что ж, – император подошёл и протянул руку Колу. – Вот вам моя рука, как знак вечной дружбы, которую я питаю к вам. Вы всегда будете желанным гостем в моей стране. А вам, мессир, – Малилла пожал руку мага. – Я пожелаю удачи на вашем пути. И… Примириться с собой. Вы очень несправедливы к себе, друг мой. Поверьте – с вашим появлением мир стал лучше.

– Хотелось бы верить, – но в голосе Каладиуса звучало сомнение. – Что ж, спасибо вам за всё, государь. Может быть, когда-нибудь свидимся.

– Это будет самый счастливый день для меня, – поклонился Малилла.

Друзья вернули императору поклон, затем быстрым шагом вышли из дворца, повелев седлать им лучших лошадей. Не прошло и четверти часа, как они, дав шпоры коням, ускакали в сгущающуюся мглу.

***

Они действительно скакали всю ночь и бо́льшую часть утра, остановившись в придорожном трактире лишь когда солнце уже придвинулось к полудню. За всё это время друзья едва обмолвились несколькими фразами. Разговаривать совершенно не хотелось: любые темы, которые заводил тот или другой, казались какими-то натянутыми, неуместными и ненужными. В конце концов, со взаимного молчаливого согласия лошади были пущены почти в галоп, насколько это позволяла ночная темнота. За ночь путешественники уже дважды поменяли лошадей на почтовых станциях. Каладиус показывал смотрителям бумагу с большой имперской печатью, и лошади находились незамедлительно, причём лошади отменные – из императорской почты.

Большой нужды спешить не было, поэтому маг, на счастье благородных животных, не прибегал к зачарованию. Теперешний галоп был попыткой убежать от нагоняющих чёрных мыслей. Однако, судя по мрачным лицам, скрытым темнотой, ни тому, ни другому этот побег не удался.

Дневное солнце и умиротворяющий равнинный пейзаж вокруг постепенно сделали своё дело, равно как и несколько бокалов отличного саррассанского вина, опрокинутых в трактире. Языки всадников понемногу развязались. Наконец-то Каладиус подробно рассказал о битве у Врат Блантура, а затем поведал со слов Мэйлинн то, что случилось в Дуондуре.

Кол с огромным интересом слушал рассказ мага. Иногда он одобрительно кивал, соглашаясь с действиями, предпринятыми Каладиусом во время сражения. С простодушным восторгом выслушал историю с демоном, несколько раз перебивая мага заверениями, что уж он бы в этой ситуации точно навалил в штаны. Конечно же Каладиус ни на секунду не поверил в эту клевету на самого себя, поскольку знал Кола, как облупленного.

Саму схватку с некромантами Каладиус помнил очень плохо, поскольку находился тогда почти на грани обморока. Так что здесь его рассказ был довольно скуден, и даже, быть может, оставил у Кола несколько превратное представление о том, что произошло. Со слов Каладиуса выходило, что они просто пришли, увидели, победили.

Отдушиной для Каладиуса стал разговор о том, что случилось в подвале гномьей крепости. До сих пор он держал это в себе – рассказать эту историю Мэйлинн маг считал невозможным, всё равно что позвать младенца на скотобойню. Да и Варан, при всём уважении, которое Каладиус к нему испытывал, не казался тем человеком, которому можно излить душу. При общении с мастером Теней всякий раз создавалось впечатление, что в каждой его фразе есть какой-то второй, а то и третий смысл. Для утешителя такой собеседник явно не годился. А вот добродушный и прямолинейный Кол подходил как нельзя лучше.

Каладиус не утаил ничего. С почти эксгибиционистским наслаждением он вскрыл самые тайные мысли и ощущения, которые испытал в тот момент. Пожалуй, маг даже излишне самобичевал себя, но от этого неожиданно становилось легче.

– В этом нет вашей вины, мессир, – резюмировал Кол, когда маг завершил рассказ на отсечении голов пленников. – Это была необходимость.

– Вы никогда не задумывались, друг мой, что нет более разрушительного и страшного слова, чем необходимость? – спросил Каладиус. – Это слово удивительным образом оправдывает и защищает любые, самые кровавые дела. И разбойник, сажающий на нож припозднившегося путника в подворотне, и палач, вырывающий язык раскалёнными щипцами, и самый кровожадный тиран, подвергающий гонениям своих подданных – все они несут это скользкое слово, словно щит пред собою. Никто ни в чём не виноват, поскольку то, что они делали, они делали по необходимости. В том не было их свободной воли – они подчинялись слепому року, толкавшему их делать так, а не иначе. Не унижайте меня подобными словами. То, что было сделано, было сделано мной, а не какой-то там пресловутой необходимостью.

– Знаете, мессир, – Кол, чуть сощурившись, поглядел на мага. – Ни за что не пожелал бы прожить такое безумное количество лет, снедаемый подобными мыслями. Вы же словно сами казните себя каждый день!

– За двести лет отшельничества я, было, почти сумел примириться с собой, – горько усмехнулся Каладиус.

– Жалеете, что отправились в путь?

– Ничуть не бывало! – возразил Каладиус. – Сейчас мне кажется, что лучше быть терзаемым совестью живым, чем упокоенной бледной тенью самого себя.

– Отличные слова, мессир! – белозубо улыбнулся Кол.

Дальше разговор пошёл о том, что случилось в Дуондуре. Кол с гордостью и восторгом восклицал, когда маг поведал о решении Мэйлинн ловить ассассинов на живца:

– Вот уж совсем не благородная девица, не находите, мессир?

– Это точно, – с деланой ворчливостью отвечал Каладиус. – Сумасбродная девчонка, вот кто она!

– За это мы её и любим! – рассмеялся Кол. – Я думаю, мессир, что она – одна такая на свете. Таких больше нет, не было, и не будет. И дело не в том, что она – какая-то там аномальная лирра. Просто она… – Кол лишь раскрыл рот, но так и не смог выразить свою мысль. В конце концов он изобразил рукой какой-то неопределённый жест и вновь рассмеялся.