Читать книгу - "Моровое поветрие - Рита Хоффман"

– Не он, – отмахнулась Чеслава. – Сынок его, плоть от плоти. Вырастил змея и змеюку, уф…

Чеслава зафыркала, принялась отмахиваться от чего-то невидимого глазу.

– А не может колдушка доброй быть? Чтобы без ядов и убийств взглядом? – спросила Ярина.

– Может, – ответила Душица. – Да только долго она не проживет.

– Почему это?

– Потому что убьют тебя, как только корова соседская сдохнет, – хохотнула Чеслава. – Говорили же: как только беды какие на головы соседские свалятся, они сразу на тебя с вилами пойдут. И никто не вспомнит, что ты роженицам помогала и мужикам с их немощью. Убьют, прикопают и забудут.

– Бояться тебя должны, – пояснила Душица. – Или хотя бы побаиваться. Знать должны люди, что коль решат на тебя с дурными мыслями пойти, то ты отпор дашь.

Ярина задумалась. А ведь правду говорили девицы: как только бабка в немилость соседскую попала, сразу отселили ее к лесу, а потом и вовсе сторониться стали да под ноги ей плевать. К колодцу общему не пускали, приходилось Ярине самой ей воду таскать. Получается, правы подруги: люди должны бояться ее, чтобы не смели даже помыслить так по-скотски вести себя с ней.

– А в птицу я обращаться смогу? – спросила она. – Как ты, Чеслава.

– Это вряд ли, – ответила та, ковыряя ногтем в зубах. – Другой дар у тебя, на мой не похожий. Да и в зайца тоже вряд ли обратиться сумеешь.

– В зайца?

Ярина не успела договорить, а на месте Чеславы уже заяц сидел, да не простой: черный, с красными глазами, еще и трехногий. Попрыгал он на месте, принюхался – и в кустах скрылся.

– Как ловко это у нее выходит! – восхитилась Ярина.

– Не завидуй. Лучше уж ничего не уметь вовсе, чем в зверя проклятого обращаться, – мрачно сказала Душица. – Видала, страшный какой? То-то же. Каждый, кто увидит его, сразу поймет, что это черт.

– Черт?

Душица вздохнула, расправила юбку на коленях.

– Есть твари такие, в которых только двоедушники обращаться могут. Трехногий заяц тот же. Не ведьмовская это сила, а чертовщина поганая.

Она сплюнула на землю, покачала головой, и столько горечи в ее словах было, что Ярине жаль подругу стало. Душица переживала за сестру: болело ее сердце, но поделать она ничего не могла.

– И не излечить Чеславу?

– Как же ты души ее разделишь? Нет, дело это невозможное. Так и будет скитаться по свету, пока боги над ней не смилостивятся. Дураки все яблоки молодильные ищут, все жить вечно хотят, но не знают, что не дар это, а проклятие. Я помру, сгниет моя плоть, сойдет с костей, а Чеслава продолжит по земле ходить. И никто не знает, сколько еще ей отмерено.

Ярина взглянула на Чеславу, сидевшую под деревом. Та уже вернула себе человеческий облик, грызла что-то, вся перемазалась. Безобидной казалась, но Ярина уже поняла, что под личиной странноватой девицы скрывается существо особое, непостижимое умом.

– И много таких, как она, по свету ходит?

– Кто ж его знает, – ответила Душица. – Я таких не встречала больше. Она нас с сестрами таким вещам научила, о которых мы и не слышали никогда. Говорит, что обучали ее колдушки старые, давно в Навь ушедшие, но если спрашиваешь ее, когда это было, то она плечами пожимает, мол, не помню. И сдается мне, что действительно не помнит об этом, как и о том, когда родилась и сколько с тех пор времени минуло.

– Тяжелая у нее судьба, – с жалостью сказала Ярина. – Выходит, всех она пережила: и батюшку с матушкой, и возлюбленных, и друзей.

– Потому и не привязывается ни к кому она. Знает, что мы все к матушке сырой земле вернемся, а она дальше жить будет.

– Но как же получилось, что какой-то мужик ее обидеть умудрился? – спросила Ярина.

Душица посмотрела на Чеславу, та насторожилась, вытерла руки грязные о подол и на коленях подползла к Ярине.

– Хотела я для сестер дом создать, – сказала Чеслава неожиданно уверенным, звонким голосом. – Чтобы никто не смел дурно к ним относиться, чтобы почитали их, уважали. Повидала я многое за жизнь свою долгую: и земли далекие, и королей, и ханов, и дома высокие, и деревья с листьями огромными, но знаешь, что везде одинаково? Жестокость человеческая.

Взгляд Чеславы ясным был, незамутненным, в нем светился острый ум. Ярина засмотрелась, утонула в омуте ярких глаз, слушала колдушку затаив дыхание.

– Нас живьем закапывают, вбивают колья в груди белые, сжигают, к столбу привязав. Нам иглы под ногти загоняют, топят, морят голодом.

– Неужто везде так к колдушкам относятся? – тихо спросила Ярина.

– К колдушкам? – удивилась Чеслава. – К женщинам, милая. Век твой короток, повезло тебе. Не увидят эти глаза ясные, как жен живых с помершими мужьями закапывают, как заставляют собой жертвовать, чтобы доказать, что чисты их души и помыслы. Не услышишь ты воя горестного из хижины, в которой девочка родилась, как не услышишь хрипа, когда задушит ее повитуха. Где бы ни бывала я, какое бы небо над моей головой ни простиралось, везде женщины жертвовать должны, то собой, то детьми своими. Как скот на убой князья сыновей гонят, как вещи бездушные дочерей продают и покупают. А мы терпим. Терпим, терпим…

Взгляд Чеславы затуманился, стал отрешенным. Она села, обхватила колени руками, начала раскачиваться и бормотать.

Страх Ярину сковал, обняла она себя, задрожала. Столько боли в словах Чеславы было, столько ярости холодной…

– И что делать с этим? – только и спросила Ярина.

– Ничего, – ответила ей Душица. – Не в наших это силах. Пусть можем мы и порчу навести, и убить кого-то, но против мужей с мечами бессильны. Единственное, что нам остается, – в стаи сбиваться, как зверям диким, оберегать друг друга, передавать знания. Хотела Чеслава из Ярилова града благое место сделать, безопасное. Околдовала царя, под пятой он у нее ходил, да только помешали ей.

– И что теперь?

– Теперь мы мстим, – холодно ответила Душица. – Нет в нас больше терпения и понимания. Раз царь не отдал нам город по своей воле, мы силой его заберем.

– Но как? – тихо спросила Ярина. – Там ведь и дружинники, и… Ты сама говоришь, что против мужей с мечами вы бессильны.

– Хитростью.

Ничего больше Душица не сказала, поднялась со ствола и прочь пошла. Чеслава опомнилась, вскочила, бросилась за сестрой, а Ярина осталась на земле сидеть.

Она раздумывала о том, что ей поведали, никак в толк взять не могла, как в мире столько жестокости может умещаться. Хотя чему тут удивляться? В нее саму камни кидали те, на чьих глазах она выросла.

– Душица! – крикнула Ярина, вскочив. – Меня подождите!

К вечеру, как обычно, засобирались сестры в путь. Чеслава приплясывала нетерпеливо, Душица то и дело шикала на нее. Ярина сидела на лавке у печи и наблюдала за ними.

– Далеко вы на этот раз? – спросила она.

– Тоже хочешь? – Чеслава недобро усмехнулась.

– Рано ей еще, – одернула сестру Душица. – Не далеко, вернемся по темноте, ты еще спать будешь.

– Куда же вы ходите? Почему мне не рассказываете?

– Придет и твое время, – отмахнулась Душица. – А пока сиди, сторожи дом.

Ярина насупилась, руки на груди сложила, но перечить старшей не решилась. Так и наблюдала молча за тем, как сестры уходили.

Но надолго ее терпения не хватило.

Дождавшись, пока дверь за Душицей и Чеславой закроется, Ярина подбежала к окошку и через щель в ставнях подсмотрела, куда те направились. Затем вышла на улицу, спряталась за домом и затаилась. Единственное, что она поняла точно, используя свой дар, – тело безвольное нужно в безопасном месте оставлять, чтобы никто вреда ему причинить не смог.

– Бурая! – тихо позвала она. – Бурая! Иди-ка сюда!

Медведица нехотя приблизилась к Ярине и села рядом.

– Сторожи меня, слышишь? Коль решит кто подойти слишком близко – сразу реви! Хотя посмотрела бы я на того смельчака, что к медведю приблизится…

Бурая улеглась, всем своим видом показывая: делать будет только то, что ей самой захочется. Но Ярина знала: если кто-то напасть решит, медведица сразу же разорвет его в клочья.

Над головой промелькнула маленькая тень. Ярина вскинула голову, зацепилась слухом за трепет крыльев – и в то же мгновение ее душа понеслась следом за птицей.

Она полетела в ту же сторону,