Читать книгу - "Заначка Пандоры - Виталий Сертаков"

Снаружи в лицо ударила влажная жара, испанская сиеста по сравнению с этой пряной духовкой показалась мне морозом. Бывало и хуже, но я беспокоился за Инну. Один черт знает, какую заразу тут можно подхватить и насколько безопасные твари рассекают здешний воздух по ночам. У местных краснокожих иммунитет, они небось из болота способны напиться, и ухом не поведут. Меня мудрый Филин исколол вдоль и поперек. А девчонке с ее «могучим» здоровьем следовало сделать, по меньшей мере, штук пять прививок. Если бы со мной был рюкзачок, я бы плюнул на условности и уколол ее сам, в самолете. Но рюкзак остался в Берлине, и я мог рассчитывать только, что его содержимое не вызовет интереса у ребят, которые придут по следу расстрелянного «БМВ». Слабая надежда… Но будет еще хуже, если рюкзак достанется подручным Пенчо. Тогда я из мужа быстро превращусь в удобрение для местной сельвы…

Передвигались на двух джипах, к нам подсел новый персонаж — парень в черных шортах и майке. Он был таких габаритов, что, когда задвинул назад до упора свое сиденье, нам с Инкой пришлось спасать коленки.

Я не ошибся, дорога почти сразу пошла в гору, водитель постоянно дергал с третьей на вторую передачу. Видимость была практически нулевая. Или впереди идущий экипаж нарочно выбрал тропу без единого фонаря, или в Мексике здорово экономили энергию. Несколько раз из мрака выныривали дорожные щиты, но читать их из-за квадратной спины нового попутчика я не успевал. Амбал, как и Пенчо, непрерывно жевал какую-то вонючую гадость, но гораздо менее приятной показалась мне металлическая штуковина, которую он держал на коленях. Пехотный вариант штатовского спаренного М240, модель «G» на станине. Они по-прежнему готовились вступить в бой, а я по-прежнему понятия не имел, на чьей стороне выступить в заварухе.

Инна тоненько посапывала у меня на плече. Я ощущал сквозь одежду частые удары ее по-птичьи маленького сердечка. Она, несмотря на продолжительный сон в самолете, была ужасно измотана, и когда машины остановились, а Хосе сделал знак выходить, я решил сперва нести ее на руках. Но вместо Инны мне вручили две тяжеленные сумки, набитые, по женской прихоти, всякой дрянью. Никто и не подумал помочь, братишкам нужны были свободные руки. Впрочем, не всё в сумках было таким уж безнадежным барахлом, кое-что Инна заказывала и по моей просьбе. Так, на всякий случай…

За три часа мы поднялись довольно высоко. По тому, как закладывало уши, я предположил примерно две тысячи двести над морем. Взамен прибрежной парилки накатил жуткий горный холод. Нас ожидал просторный пустой двор, обнесенный жидким штакетником. В центре двора стояло длинное приземистое строение. За забором свет фар тонул в темноте, ни за что не цепляясь. Очевидно, «фазенда» стояла на обрыве.

Пенчо сказал, что здесь мы переждем ночь. «Мы» — это такая вот компашка: Пенчо со своим пакетом, Хосе с автоматом, маленький водитель по имени Мигель с багажом старика, трое не различимых в сумраке бугаев, увешанных оружием, и мы с Инной, жмущиеся друг к другу, словно инкубаторские цыплята, над которыми вдруг включили лампу. «Нашего» здоровяка Луиса оставили сторожить снаружи, у машин; следующим, через два часа, его сменял Альфонсо. Я бы так ни в коем случае не сделал, то есть не оставлял бы часового на свету. Несмотря на славные стрелковые навыки, их бравой команде здорово не хватало элементарной тактической подготовки. Третьего бугая, Мигеля, старик отправил проверить дом, закрыть ворота из трех жердей, через которые мы въехали, и затопить печь. Он подчеркнул, что сеньоре требуются теплая постель и горячий кофе. «Сеньоре» — это уже хорошо, слава Богу, что не «сеньорите»! Как и в Германии, местные ребята подчинялись деду беспрекословно, но, отвечая, употребляли вкупе с почтительным «отец» какое-то необычное обращение (едва ли испанское), а иногда вообще переходили на совершенную тарабарщину.

Судя по раскладу, дача принадлежала родне Мигеля, по крайней мере, ему досталось хозяйничать. Виллой убогое сооружение назвать бы язык не повернулся, но внутри оно оказалось весьма опрятным. Беленые стены, аккуратные ставенки, высокие постели с перинами, медные раковины для умывания. На стенах трогательные деревенские иконки, засохшие букетики, детские фото в рамочках. Дровяное отопление, пыльные винные бутылки вдоль полок, грубые циновки на крашеном деревянном полу. У забранной сеткой задней двери, выходящей в маленький внутренний дворик, разложена сбруя, бидоны. Пахло прокисшим виноградом, сухим деревом и немного — животными. Пенчо велел постелить нам отдельно, в лучшей комнатке, Мигель принес чайник. Когда он нагнулся, чтобы забрать торчащие из-под кровати стоптанные сандалии, я заметил у него под шейным платком и за ушами краешек татуировки — тот же хитрый узор, что и у старика.

Инна, присев под слабенькой лампочкой, ковырялась со шприцем. Я задвинул занавески, вышел в коридор. Наружная дверь была заперта, с «хозяйской» половины доносились тихие голоса. Я нацелил на стенку стетоскоп.

Пенчо:

— Остается мало времени. Анита говорит, что Кукулькан уже набрал воздуха в грудь… Поднимаемся в шесть. Ты выедешь вперед нас, встретишь… (Имя я не разобрал.)

Альфонсо:

— Да, отец… (и снова это непонятное обращение, несколько фраз на местном диалекте).

Пенчо:

— Ты говорил с Гарсией?

Мигель:

— Да, отец… Он всё сделал как велено, гринго тебя не найдут.

Пенчо:

— Он успеет уйти?

Мигель:

— Да, отец… Симон ждет его в Эль-Пасо. Он знает, что делать. Такос готов, отец.

Пенчо:

— Позже, поешьте без меня… Остается мало времени. Соберешь еды для сеньоры, завтра мы не будем останавливаться.

Хосе:

— Ты утомлен, отец. Анита тоже устала. Позволь себе отдых, мы можем сделать остановку в Паленке…

Пенчо:

— Нет, великий Кукулькан уже делает вдох. Я верю Аните, я сам слышу, как расправляются его могучие перья. Мы потеряли слишком много времени за океаном…

Послышались шаги, кто-то из подручных старика двинулся к двери. Я метнулся обратно в комнату, спешно переваривая услышанное. Инна сидела на полу, на циновке, нагромоздив вокруг себя кучу барахла из сумок. Она вяло улыбнулась мне бледными губами.

— Ложись спать, детка, — посоветовал я. — Нам осталось от силы пару часов.

— Я не могу, уши болят! — она потерлась щекой о мое бедро, обхватила ногу ручонками, как маленький ребенок. Я примостился рядом, укутал ее одеялом.

Час от часу не легче. Что бы сказал Пеликан, услышь он сам эту дремучую ахинею? Ладно бы еще примитивные сектанты, так нет, речь идет о взбесившихся адептах местного языческого культа. Я баюкал нежную трепещущую спину Инны. Нет, не взбесившихся, а больных давним, устойчивым сумасшествием. При этом вооруженных, организованных… Дальше нить терялась. Во имя чего они организованы? Хорошо, примем на веру, пусть это не спектакль для меня, пусть это правда. Тогда кто всё это финансирует? Кто обеспечивает частный лайнер? Визовую поддержку?