Читать книгу - "От глупости и смерти - Харлан Эллисон"

Он открыл третью телеграмму. Оказывается, он не справился с ЭСТ-тренингом^[155], и сам Вернер Эрхард известил его об этом телеграммой, добавив (в излишне злорадном, по мнению Слейзника, тоне), что у Слейзника «нет таких черт характера, которые стоило бы развивать». Открыл четвертую. Из Маунт-Синая сообщали, что реакция Вассермана положительна. Пятую. Налоговая служба в полном экстазе извещала его о начале проверки его доходов за последние пять лет, а также о том, что ищет в налоговых законах зацепку, чтобы проверить еще более ранние данные, желательно от начала бронзового века.

Были и другие телеграммы, штук шесть или больше, он не стал их открывать. Не хотел узнавать, кто именно умер, или прочесть, что израильские спецслужбы выяснили, что под именем Слейзника скрывается Бруно Крутцмайер по кличке «Мясник», бывший надзиратель в Маутхаузене, лично ответственный за убийство трех тысяч цыган, тред-юнионистов, евреев, большевиков и веймарских демократов, или что Национальная геодезическая служба США в полном восторге от возможности известить его, что почва в той точке, где он сейчас находится, с минуты на минуту просядет и Слейзник рухнет в толщу магмы, прямиком в цент Земли и,– кстати!– его страхование жизни аннулировано.

Пусть себе лежат.

А часы на стене действительно совсем остановились.

Потому что электричество отключили.

Телефон не звонил. Слейзник снял трубку –ну, конечно. Как и часы, телефон был мертв.

Толливер, Толливер!

Как он все это делает?

Такого просто не может происходить в упорядоченной вселенной экскаваторов, бульдозеров и бетона.

Он сидел и смотрел в темноту, лелея кровожадные мысли об этом гаде Фреде Толливере.

Где-то над головой грохнул «боинг», и массивное зеркальное стекло окна треснуло, ударилось об пол и разлетелось у ног Слейзника миллионом осколков.

Понятия не имея об эмоциональном резонансе, Фред Толливер сидел у себя дома, обхватив голову руками, невероятно несчастный, ничего не ощущавший, кроме боли и ярости. Виолончель лежала рядом с ним на полу. Он сегодня попытался играть, но все мысли были об этом страшном человеке, Слейзнике, и той мерзкой ванной, где подтекала вода, и жуткой боли в животе от чувства бессильной ненависти.

Электроны резонируют, эмоции тоже. Говоря о «проклятых местах», мы подразумеваем те точки, в которых накапливаются мощные эмоциональные силы. Кто хоть раз побывал в тюрьме, где царствуют ненависть, лишения, клаустрофобия и жестокость, пропитывающие каждый камень, тот в этом не сомневается. Это ощущается. Эмоции резонируют в предвыборной борьбе, на футбольном стадионе, в группе психотерапии, на рок-концерте, на линчевании.

В мире четыре миллиарда человек. Он стал таким сложным, этот мир, и ему совершенно безразличны системы и жестокость личностей, порождаемая поддержанием этих систем. Просто жить –значит ежедневно бороться с обстоятельствами. Танцуют электроны, поют эмоции, четыре миллиарда гудят, как потревоженный улей. Нарастает заряд, растет поверхностное натяжение, достигается предел прочности, заряд ищет выхода, ищет фокус –слабое звено, линию разлома, самый неустойчивый элемент, ЛюбогоТолливера, КаждогоТолливера.

Как удар молнии,чем сильнее заряд бьет Толливера, тем сильнее он хочет сбежать. Сила четырех миллиардов ведет электроны в их бешеном танце от участка с наивысшей концентрацией туда, где их совсем мало. Страдание как электродвижущая сила. Фрустрация как электрический потенциал. Электроны преодолевают изоляционный барьер любви, и дружбы, и доброты, и человечности –и энергия вырывается на свободу.

Как разряд молнии, сила ищет и находит фокус, пробивает изолятор и вырывается на свободу.

Знает ли громоотвод, что сбрасывает опасный электрический заряд? Чувствует ли лейденская банка? Разве не продолжает мирно спать вольтов столб, когда сбрасывает ток? Знает ли фокус, что в нем разряжается злоба и досада четырех миллиардов?

Фред Толливер сидел, погруженный в несчастье, забыв о виолончели. Боль обмана, боль бессилия против несправедливости грызли его внутренности. Безмолвный крик его был в этот момент громче всего во всей Вселенной. Случайность. Это мог быть кто угодно –или, как сказал Честертон: «Совпадения –каламбуры Провидения».

Зазвонил телефон –он не шевельнулся, чтобы поднять трубку. Телефон прозвонил еще раз –Толливер не двинулся. Живот крутило и жгло, отчаяние в душе было как выжженная земля. Девять тысяч сверх сметы. Три тысячи семьсот в исходном контракте. Двенадцать тысяч семьсот долларов. Придется взять вторую закладную. Ремонт продлится на пять месяцев дольше оговоренных двух, за которые Слейзник обещал сделать работу. Семь месяцев грязи и штукатурной пыли, неуклюжих работяг, топающих по маленькому дому туда-сюда, оставляющих грязь, пыль и окурки.

«Мне шестьдесят два года,– подумал он в отчаянии.– Господи, я же старик. Минуту назад я был еще человеком средних лет, и вот я старик… а раньше никогда себя старым не чувствовал. Хорошо, что Бетси меня таким не видит, она бы не удержалась от слез. Эта ужасная ванная, весь этот кошмар –из-за Слейзника я стал стариком, нищим, в долгах, а как спастись –не знаю. Этот человек загубил мою жизнь, он убил меня. И я никогда не смогу поквитаться, забыть хоть на минутку… а если колени станут хуже, пойдут огромные медицинские счета, надо будет идти к специалистам… страховка ничего не покроет… и что мне делать, Господи Боже, что мне делать?»

Он был –старик, давно на пенсии и почти без сил. Он думал раньше, что средств на скромную жизнь хватит. Оказалось, что хватает лишь совсем впритык. А три года назад начались боли в коленях, и, хотя они последние полтора года не беспокоили его, он помнил, что часто падал, внезапно и неуклюже: ноги вдруг затекали так, будто он весь день сидел по-турецки. Толливер боялся слишком много думать об этой боли,будто она от этого может вернуться.

Но на самом деле он не верил, что если о чем-то думать, то оно действительно случится. От простых раздумий вещи в реальном мире не меняются.

Фред Толливер не знал о танце эмоций, о резонансе электронов. Не знал о шестидесятидвухлетнем громоотводе, через который проходят ужас и фрустрация четырех миллиардов человек, безмолвно плачущих, как плакал Фред Толливер. Потому что помощь не пришла и не придет.

Телефон продолжал звонить. Толливер не думал о боли в коленях, тревожившей его полтора года назад. Не думал, потому что не хотел, чтобы она вернулась. Она сейчас лишь едва пульсировала и пусть не будет сильнее. Он не хотел снова уколов иголок и булавок. Ему были нужны его деньги. Ему было нужно, чтобы перестала журчать вода под полом новой ванной.

Чтобы Уильям Слейзник все исправил!

Он снял трубку –телефон стал звонить слишком уж часто.