Читать книгу - "Восставшие из рая - Генри Лайон Олди"

…Вниз, вниз, ступенька, вторая, двадцать вторая… налево, еще раз налево, теперь направо, прямо и вниз – ступенька, третья, пятая, двадцать пятая…

Признаюсь честно – мне очень хотелось хоть одним глазком взглянуть на Книгу Судеб. Или Зверь-Книгу, как звал ее старый Черчек. Тем более что мой внутренний компас с таким энтузиазмом откликнулся на эту задачу, что я успевал только шевелить ногами и удивляться по ходу дела тем катакомбам, которые обнаружились под Книжным Ларем.

Безлюдным, безликим, без… безопасным?

«И был день, – монотонно бубнил в моей голове голос промысловика Аха, – когда Пустой демон Дэмми-Онна бился над Книгой Судеб с Отцом Гневных Маарх-Харцелом, и оба они рухнули в Бездну, откуда не возвращаются, – а Книга осталась. И был день… день… день…»

Затем голос сбивался – я не сомневался, что именно в этот момент происходил очередной экстаз паломников наверху, – и ему на смену приходил визгливый противный дискант, попискивавший на окраине сознания:

– Книга Судеб, полное собрание сочинений! Переплет твердый, глянцевый, возможна суперобложка…

И снова – вниз, вниз, ступенька, вторая, двадцать вторая… направо, налево, дверь распахивается от легкого толчка…

И я остановился.

В маленькой комнате без окон ползал по полу белый Страничник. Ряса его была подкатана и прихвачена поясом, Страничник смешно двигал тощими старческими ножками, и нижняя губа его была закушена от усердия.

Лысина Страничника вспотела и глянцево отражала рассеянный сумеречный свет, заполнявший комнату. Милый такой старичок, однако, и милая стремянка в центре помещения, парочка милых рулонов в углу, мел и тряпка… миска с густой белесой жидкостью, над которой поднимался не менее густой пар.

Обои он переклеивать собрался, что ли?!

Страничник мельком глянул на меня и отвернулся. Спустя мгновение он просеменил еще к одной двери – в проем я видел письменный стол и угол какого-то фолианта на столе – прикрыл дверь, потыкал в нее пальцем и обернулся ко мне.

– Здравствуйте, молодой человек, – сказал Страничник, мучаясь одышкой и подслеповато моргая, отчего он сразу стал похож на седенького младенца, у которого бессердечные люди отобрали любимую соску. – Здравствуйте, молодой человек… Вы не подержите мне отвес?

– Подержу, – ответил я, глупо кивая, потом взял у него веревку с грузиком на конце, забрался на стремянку и стал держать отвес.

Я стоял на крохотной площадочке, венчавшей складную лестницу, я держал дурацкую веревку, стараясь не дергать рукой, а одышливый дедушка шустро ползал вокруг меня, размечая пол меловыми линиями, разливая свой дымящийся клей в металлические гнутые плошечки, расставляя их по углам, пришепетывая себе под нос, и тут кто-то громко закричал внутри меня – и я свалился со стремянки.

Старичок стоял напротив меня, у самой стены, и всю его благообразность как корова языком слизала. Шершавым, влажным языком…

Нет, не то чтобы у него объявились клыки или глубокие морщины меж косматыми бровями… и походил он по-прежнему на древнего младенчика, но только на младенчика, изловившего любопытную муху и намеревающегося пообрывать ей слюдяные крылышки.

– Вот так и прожил бы я свою жизнь, – доверительно сообщил он мне, – и не узнал бы никогда, какие дураки еще на свете водятся. А мы-то головы ломаем, кто же это Даром своим Переплет прошиб, кто Белого Отца Свидольфа от хуторка задрипанного погнал… Не ушибся, падленыш? Нет, вижу, не ушибся, нечем тебе пока ушибаться, выползень приблудный…

Я вскочил на ноги и кинулся к Страничнику, еще не до конца вникнув в происходящее, – и невидимый кулак с маху врезался мне в грудь, возвращая на прежнее место.

И даже не кулак, а сапог с невидимым каблуком и невидимой ногой внутри, ногой большой и умелой…

Я закашлялся, лихорадочно соображая, почему удар не проник в меня, как положено; затем я прыгнул к двери, в которую недавно вошел, – и снова оказался на полу.

Голова гудела колоколом, левая скула саднила и горела, будто ее натерли наждаком, и где-то глубоко в груди заворочался колючий еж, пофыркивая в клокочущих легких.

– Ах ты, гад… – выдохнул я, корчась от боли. – Поганка бледная!..

– Белая, – наставительно поправил Страничник, кривя пухлые губы. – Белая, а не бледная. Бледный у нас ты нынче… до полупрозрачности. Был бы ты, голубь, человеком, так подошел бы и дал бы безвинному старичку по последним зубам – человека Пять Углов не держат. Да только не человек ты пока, а нелюдю за Знаки хода нет… посиди в Пяти Углах, поразмысли, тень свою черную узлами завяжи…

Я глянул на пол и обалдел.

Оказывается, старая сволочь успела исчеркать весь пол своими кривулями, и я со стремянкой и отвесом остался в центре непонятной пятиугольной фигуры, по краям которой дымились плошки с проклятым клеем – хотя по идее он давно должен был остыть. И тень моя протянулась предательской черной кляксой к ближайшей плошке. Света почти нет, а вот поди ж ты!..

Ох, Вилисса, мне твой Дар – как осьминогу панама… не смыслю я в этом деле ни арапа!..

Или правильней сказать – ни рожна? Ничего, времени на раздумья у меня, похоже, навалом…

Страничник осторожненько обошел вокруг меня, стараясь держаться поближе к стенам, и остановился у двери, ведущей в коридор.

– Сегодня, голубь сизый, не до тебя нам. Вот Обряд Чистописания завершим, отдохнем слегка, а завтра с утреца и к тебе приступим. Или послезавтра. Плотно приступим, и слева, и справа, и как получится… Или до полудня обождем. К полудню Белый Отец Свидольф вернется, а он на тебя зол гораздо… ты со своими ублюдками чистоту его Страницы замарал, а Книга такого не прощает. И Свидольф тебе не простит…

Страничник повернулся ко мне спиной и открыл дверь. Он не видел, как из моего кармана выскочил запечник. На мохнатой рожице Болботуна ясно читались испуг и недоумение. Запечник юрко метнулся к одной из дымящихся плошек, на полпути резко остановился, словно почуяв жаркое дыхание пламени… Потом, раздумав возиться с плошкой, осторожно ступил через меловую линию, ворча себе под нос что-то на удивление серьезное и членораздельное.

Шаг. Другой. Как через минное поле шел. И спина прямая-прямая… Мне вдруг померещилось, что я слышу, как стучит его маленькое отчаянное сердечко… колотится об узенькую грудную клетку, будто пойманный воробей…

Страничник вышел, оставив дверь в коридор полуоткрытой. Через мгновение следом за ним выскочил запечник Черчекова хутора по прозвищу Болботун.

Кем он был и где он жил, прежде чем умереть и попасть за Переплет; прежде чем стать Лишенным Лица?..