Читать книгу - "Аргумент барона Бронина 4 - Олег Валентинович Ковальчук"

Можно было просить помощи Лилит, но она отправилась к Базалесу с отчётом. Можно было бы её дождаться, но я решил, что она большая девочка и сама разберётся. Удивительно, но мысль о том что она работает на моего врага, меня не трогала. Я был уверен, что Лилит мен я не подставит. Хотя я совершенно не понимал откуда у меня такое знание.

Я же сидеть и ждать точно не собирался.

Немного прикинув, я создал из песка капсулу, наподобие той, что совсем недавно удерживала Максимуса, а ещё ранее — мою любимую сестрёнку Свету. Только сделал её просторнее, чтобы не стесняла движений. И расположил горизонтально, чтобы можно было улечься совсем как на удобном кресле и со всем комфортом двигаться куда угодно.

Капсула по форме напоминала наконечник стрелы, такая же обтекаемая, шикарная. А песок сплёлся так плотно, что стал гладким, будто стекло, даром что непрозрачным. Но мне это не требовалось — я прекрасно видел сквозь песок. Для меня моя стихия всё равно что прозрачная вода.

Вскоре капсула была готова, я уместился на ложе и отправился в путь. Скорость капсула развивала серьёзную. Ветер свистел, рассекаемый огромным песчаным снарядом, а я расплылся в улыбке. Всё-таки полёты мне всегда нравились, а сейчас они стали куда более комфортными.

У песка есть определённые плюсы. Как минимум его гибкость и текучесть — это огромное преимущество.

Лететь мне было ориентировочно часа два-три. Осталось понять, чем в это время заниматься.

Часть моего сознания была направлена на медитацию и синхронизацию со старыми знаниями архимага Алексиуса, которые слой за слоем укладывались в мозгу юного барона Бронина. Спешить в этом деле не следовало. Можно было и сразу всё освоить, но тогда многое потерялось бы и не отпечатывалось бы достаточно глубоко. А если действовать постепенно, плавно, то знания становились частью разума и превращались в конкретные методики и правила поведения.

Пока я находился в пути, у меня имелось ещё одно небольшое дельце, которое следовало бы завершить.

В моём пространственном хранилище находилась филактерия с существом — метаморфом, лишённым разума, который подарил мне хранитель погибшего уже мира. А на границе этого мира находилась капсула с остатками моего разума, где по-прежнему находилось сознание Корка, моего дорогого друга, которого я не видел уже больше десяти лет.

Я уже успел изучить существо, находящееся в капсуле, убедился, что там действительно нет никаких примесей, и оно абсолютно чисто и свободно. Разум без единой заметки, без единого пятнышка, очищенный так кристально чисто, как даже я бы не смог. Единственное, что было, — это этакая мышечная память и опыт прежнего владельца тела, который был нужен для того, чтобы Корк не учился ходить заново, чтобы знал, как пользоваться этим телом и всеми его особенностями.

И всё, что оставалось сделать, — это записать в него разум моего ворона. Вот только существо было настолько иным и не поддавалось пониманию, что я опасался: вдруг Корк не сможет справиться? Я бы не хотел, чтобы мой друг сошёл с ума.

Я перекачал из капсулы зависшей на границе этого мира в свой разум всё, что касалось Корка, всех его прежних жизней. Это был довольно серьёзный массив памяти. И примерно на середине пути к Гадюкиным я был готов приступить к переселению разума.

Признаться, давно я так не волновался. С мышами было всё легко, за них я не переживал, действовал уверенно и, признаться, если бы эксперимент не удался, я бы совершенно не опечалился по этому поводу. Здесь же дело было куда более деликатное. Здесь права на ошибку у меня не было.

И спустя ещё полчаса приготовлений я освободил метаморфа из капсулы. Существо это было довольно объёмным. Для него пришлось значительно расширить свою капсулу, предоставив существу глубокую чашу метр на метр в диаметре и глубиной в полметра. Её метаморф и занял.

После этого, погрузив неведомое существо в сон, я принялся перекачивать разум птицы в прозрачную сероватую массу.

Ещё спустя полчаса я, сдерживая волнение, наконец позволил существу очнуться. Какое-то время понадобилось Корку для пробуждения и осознания себя в новом теле. Я же всеми силами помогал ему освоиться. Всё-таки разум Корка был для меня как открытая книга, и неважно, какие ограничения есть в этом мире. Корк в каком-то роде был частью продолжением меня в звериной форме.

Спустя недолгое время серебристая масса принялась бурлить, а в следующий миг в чаше вместо полупрозрачной лужи оказался чёрный ворон, очень большой чёрный ворон с огромным тяжёлым клювом и умными глазами, что уставились на меня.

Корк оглядел меня с ног до головы.

— Это я, дружище, — произнёс я. — Твой старый друг, старина архимаг Алексиус.

Корк ещё раз неверяще оглядел меня с головы до ног, затем поглядел на лысину и принялся гомерически каркать.

* * *

Несмотря на то, что я почти добрался до поместья Гадюкиных, я решил подзадержаться.

Нам с Корком надо было много чего обсудить, ведь прошло столько времени. Я рассказал ему о своих злоключениях, о предательстве Максимуса. И о том, что, вероятнее всего, Корк ещё какое-то время жил без меня. А может, даже и живёт до сих пор.

На что ворон, немного подумав подобно передал такую мысль, что он рад возвратиться к жизни именно в этой точке, не зная опыта десяти лет жизни без своего старого доброго друга. Это заставило меня о многом задуматься.

Затем мы принялись изучать его новое тело. Оказалось, тело метаморфа очень пластичное и способно принимать практически любые формы. Правда, вопрос — как надолго. Удержание формы было чем-то вроде напряжения мышц и требовало большой концентрации и воли, чтобы удерживать нужную форму долго. На счастье Корка, ему досталось очень опытное и тренированное тело, которое способно было месяцами удерживать нужную форму.

До Корка не сразу дошло, что теперь он не привязан к форме ворона. И около полудня ушло на то, чтобы ему наскучило играться со своими формами. Больше всего ему нравилось принимать моё обличье и передразнивать меня. Единственное, что его отличало от человека — он не желал говорить как человек, а только каркал. Видимо, такая форма речи ему подходила куда больше, хотя он и знал много человеческих слов в прошлом и порой произносил их, когда я не до конца мог его понять.

Правда, на каком-то этапе Корк всё чаще стал принимать форму неодушевлённых предметов. И, как оказалось, это ему понравилось