Читать книгу - "Звездный Пилот - Роман Афанасьев"

Павлов встретил испытывающий взгляд директора. Потом улыбнулся – едва заметно, уголками губ.

– Она – первая, – тихо сказал он. – И мы – первые.

Архипов, тяжело дыша, смерил взглядом пилотов. Потом ученых. Медленно поднялся на ноги, бросил ложку в тарелку с недоеденным борщом. Алые капли разлетелись по белоснежной столешнице. А директор двинулся вперед, как ледокол, раздвигая объемным чревом всех на своем пути.

– За мной, – бросил он на ходу Павлову и Зотову. – В кабинет.

* * *

Вылет из доков станции прошел штатно – Павлов, в сотый раз выполнявший эту операцию, действовал как запрограммированный аппарат. Дождаться разрешения. Когда док открыт, дать десять процентов маневровых, по прямой, потом пятьдесят процентов, две минуты, тангаж в сорок градусов, маневровые на ноль, старт главных.

Всего несколько секунд, и база – огромный серый цилиндр, болтающийся на орбите планеты, – осталась позади, а крылатая машина Павлова плавно опускается к рассчитанной точке на орбите. Все чудесно. Просто прекрасно.

Николай машинально проверил данные систем. Все штатно. Универсал-транспорт, он же УТ2, он же в народе «утюг с крыльями», вел себя превосходно. Большая машина, раза в три больше легкого катера, снаружи походила на грузовой самолет с обрезанными крыльями. А изнутри больше напоминала заводскую мастерскую. Кабина, рассчитанная на трех пилотов, отделена от салона. Салон – огромный, рассчитанный на два десятка человек, уставлен шкафами приборов и станков.

Грузовой трюм сейчас пустует, его полагается набить доверху образцами – чего бы то ни было. «Утюг» – главная рабочая лошадка экспедиции. Таскает груз и людей, собирает информацию, выступает в роли летающей лаборатории, – и управлять им может один пилот. Воистину – универсал. Когда на «Ефремове» планировали выпустить на орбиту базу-транспортер, огромный серый цилиндр, набитый аппаратурой, зондами, катерами и ошалевшими от счастья учеными, то даже вопроса не возникло, что загрузить в доки. База-транспортер, она же БТ, она же «баржа», приняла в доки два УТ2. Могла вместить еще пару, но решили ученых не баловать. Разведка – да, но не комплексные исследования. Их будет вести «Гром», настоящая масштабная экспедиция, для которой «Ефремов» лишь намечает путь. Старт «баржи» на орбиту планеты и так был серьезной уступкой ученым. Всего «Ефремов» нес две «БТ». Каждый модуль мог функционировать самостоятельно, нести на борту экипаж, технику и малые суда. Предполагалось, что обе станции будут активированы после прибытия в систему Скорпиона-18 и направлены на разведку. А здесь, во время технической остановки, необходимой для перезарядки двигателей и их обслуживания, исследовать планеты и не предполагалось. Но ученым только дай палец, они руку по локоть откусят.

Конечно, они не могли пройти мимо случайно встреченной землеподобной планеты – конечно, по космическим меркам. Огромный шар, расположившийся близко к местному солнцу, больше напоминал Венеру, чем Землю. Большой, жаркий, с ядовитой атмосферой и чудовищным давлением. Ничего интересного – с точки зрения уставшего пилота. И – чудо природы, с точки зрения планетолога. Тем более что больше ничего интересного в системе не было – не считая газового гиганта на задворках и куска обожженного камня, болтающегося слишком близко к старой усталой звезде. Нет, конечно, к ним отправили зонды, были назначены исследовательские команды, кто-то уже строчил монографии и докторские, но главный фурор произвела, конечно, ядовитая планета. Она же была первой. И это название само по себе вошло в документы. Конечно, у планеты был свой идентификационный номер, но отныне и навсегда, она запомнится людям как Первая – именно так, с большой буквы. Как частенько бывает – вовсе она не первая, и даже не вторая, планет до нее исследовано достаточно – в той же Солнечной системе. Да и в этой у нее есть две сестренки, и по-хорошему Первой надо было назвать ту, что ближе к светилу, но…

Включив маршевые двигатели, Николай вывел свой транспортник на низкую орбиту и пустился вокруг планеты, подбираясь к зоне прямого контакта с передатчиками на поверхности. О, да. Неделю назад произошло знаменательное событие, вызвавшее как бурю восторгов, так и бурю возмущения. Рим впервые посадил транспортник на поверхность Первой – под мудрым руководством трех восторженно орущих планетологов. То, что пилоты всем департаментом рассчитывали этот маневр больше недели, было мало кому известно. Начальство выражало недовольство задержкой старта корабля и напрасной тратой ресурсов, ученая часть пела от счастья, а члены экипажа «Ефремова» отдавали Риму честь, встретив его в коридорах корабля.

Рим стал первым – и это было прекрасно. Павлов тоже мог стать первым. Они вдвоем сделали первые расчеты маневра посадки, устав впустую кружить по орбите и слушать бесконечное нытье планетологов на помехи в работе аппаратуры. Это и стало самым сложным в их работе. Ведь после не слишком удачного эксперимента со скользящим графиком, Архипов снял обоих энтузиастов с регулярных вылетов и окончательно отдал в лапы ученых. Оба пилота были только рады – задача была невероятно сложной, масштабной и чертовски интересной. Они работали как проклятые, стараясь проложить курс посадки, – молчаливые, сдержанные, не позволяющие себе лишний раз улыбнуться. Их даже стали называть молодцами из ларца, одинаковыми с лица, хотя плечистый Павлов ничуть не походил на долговязого чернявого Рима.

Схему десять раз прогоняли на моделях в компьютерном центре малых судов. А финальную версию – на центральных вычислительных модулях самого «Ефремова» – работавших раз в десять быстрее. И в итоге пилотам удалось убедить самых отчаянных скептиков – это возможно. И Рим стал первым на Первой.

Павлов не завидовал – ничуточки. Рим ему нравился – умный, немногословный, рассудительный, избегающий необоснованного риска и готовый рискнуть по-настоящему, если есть необходимость. Не было у парня ни бравады молодых пилотов, ни излишней отваги и самонадеянности более опытных пилотов. Идеальный напарник, по мнению Павлова, которого многие считали и раздражительным, и излишне рисковым. Может, именно поэтому Николай и стал вторым – через сутки после Рима.

Спустить аппаратуру на поверхность – плотную, выжженную, горячую, напоминающую подножье вулкана – было работой Рима. Забрать ее оттуда – работой Павлова. Когда все убедились, что посадка и взлет вполне реальны, началась настоящая война в верхах. Ученая часть поедом ела администрацию и в конце концов добилась своего – на поверхность отправили трех ученых-планетологов, готовых целовать эту ядовитую поверхность. За это администрация пошла на уступки капитану звездолета, потребовавшему, чтобы абсолютно все исследования были свернуты после этой операции. «Ефремову» пора было отправляться в следующий прыжок. И пока все остальные исследовательские программы сворачивались, пока системы корабля ставили на консервацию для межзвездного прыжка, лихорадило лишь планетологов. Высадка на планету должна была стать кульминацией посещения этой системы. И вот – Рим внизу, рядом три планетолога, плачут и целуются, салют, феервеки, поздравления… А кто работает среди всего этого? Павлов.

Николай не возражал. Сейчас на борту базы царил сумасшедший дом. Ученые спешно писали данные на носители, анализировали, пытались максимально насытить последние рабочие минуты. А Павлову оставалось сделать лишь одно доброе дело – слетать к Зотову. Он сейчас торчал на планете шестой час, вместе с тремя учеными, прилипшими к своей аппаратуре не хуже пиявок. Через полчаса Рим должен стартовать – забрать ученых и всю их уникальную аппаратуру, которой доверху забили его «утюг». А Павлов должен был забрать остальное – все датчики, измерители и прочий скарб, оставленный там Римом во время предыдущих визитов. Вроде как подмести в комнате, забрать мусор, уйти последним. И не забыть выключить свет.