Читать книгу - "Драконьи когти - Денис Кащеев"

Эдуард

Эдуард Минор Спурий с детства недолюбливал свое имя. Все три своих имени.

Во-первых, Эдуард. Что это вообще за имя такое? В реестре Константина такого нет. Говорят, что, якобы, так звали его отца. Возможно, если тот был Перегрином – у тех часто встречаются разные нелепые имена, но при чем тут он, гражданин Республики по праву рождения? К тому же, отец был всадником, а значит, наверняка должен был сменить варварское имя на рекомендованное реестром.

Во-вторых, Минор. Это и вовсе не самостоятельное имя, оно значит «младший». Выходит, мало того, что он Эдуард, так еще и Младший Эдуард.

Минор использовалось только для документов, никто, кроме Елены, его так не называл, но в ее устах это как раз звучало необидно и даже приятно. Впрочем, в устах Елены все звучало приятно.

Ну и, наконец, Спурий. Казалось бы, имя как имя, в реестре значится, кажется, даже кто-то из почтенных сенаторов носит такое… Но вот незадача: его старинное, исконное значение – «внебрачный». Пусть об этом сейчас уже и мало кто знает, но для Эдуарда оно служило постоянным напоминанием о том, что его родители не были женаты.

Насколько он знал, отец погиб еще до его рождения, мать же умерла через несколько дней после родов, сумев тем самым избежать позора. Какие-то родственники у сироты, впрочем, остались – должен же кто-то был оплачивать его содержание в Школе Тиберия – престижном и отнюдь не дешевым детском интернате. Уже участь в грамматической школе, Эдуард пытался их разыскать, но, увы, не преуспел в этом. Скорее всего, его неизвестный благодетель к тому времени уже скончался, оставив, впрочем, после себя капитал, достаточный для получения мальчиком общего образования.

Грамматическую школу Эдуард закончил с отличием и в шестнадцать лет поступил в школу риторскую. Не то чтобы мечтой его детства было стать судебным оратором – признаться, он всегда хотел быть всадником, как отец, – но если у тебя нет собственного «седла», обучение в кавалерийской академии обойдется недешево, а риторская школа была даже готова платить способному студенту скромную стипендию. К тому же, туда пошла учиться Елена, что во многом предопределило и его собственный выбор.

С Еленой они были дружны еще с интерната. Иначе, наверное, и не могло произойти – слишком много у них было общего. Оба сироты, и оба – с нелепыми именами. Пожалуй, девушке повезло даже меньше него – ее имя не просто не значилось в реестре, но еще и нередко встречалось среди завезенных в Республику рабынь.

Кроме себя и нее, Эдуард не знал ни одного гражданина с именем, не упомянутом в реестре.

В детстве, в интернате, их часто пытались дразнить, но Эдуард спуску обидчикам не давал, кто бы они ни были – ни своим, ни Елениным, чем заработал признательность девушки и репутацию человека, связываться с которым – себе дороже. К временам грамматической школы недоброжелатели если и осмеливались распускать свои поганые языки – то лишь за спиной и вполголоса, ну а среди студентов риторской школы, молодых сторонников свободы и прогресса, большинству было абсолютно наплевать, как кого зовут и кто какого происхождения – если ты, конечно, не сын вольноотпущенницы или рабыни, но, слава Константину, сия участь Эдуарда миновала.

Словом, если раньше Эдуард, засыпая вечерами, мечтал о том, что, получив образование и достигнув, таким образом, полного совершеннолетия, непременно сменит имя на более благозвучное – Гней там, к примеру, или, может, Юлий, – то последнее время он если и не передумал окончательно, то уж точно сильно охладел к этой идее. Разве что Спурий все-таки надо будет убрать…

Стоял ясный, по-весеннему теплый день. С учебником под мышкой Эдуард, как обычно, ожидал Елену в портике школы. Занятия у их учебных групп заканчивались одновременно, но девушка почему-то всегда выходила из здания на десять-пятнадцать минут позже него. Как у нее это получалось, Эдуард не понимал, но давно смирился как с неизбежным.

Сегодня, впрочем, Елена превзошла сама себя, заставив его прождать добрых полчаса. Эдуард собирался даже высказать девушке свое недовольство, но, едва взглянув в лицо, передумал: та явно выглядела чем-то обеспокоенной.

– Что случилось? – поинтересовался он, нахмурившись, вместо обычного приветствия.

– Помнишь, я тебе рассказывала о дяде Турусе? – вопросом на вопрос ответила девушка.

– Помню, а что? – кивнул он.

В отличие от него, Елена своих родственников знала. Точнее, одного родственника – старого оратора Туруса, которого называла дядей, хотя по возрасту тот, скорее, годился ей в деды, если не в прадеды. Жил он где-то на окраине города, вроде как небогато жил, но за учебу «племянницы» платил исправно. Эдуард сам никогда его не видел, но знал, что Елена «дядю» почему-то немного побаивается – без очевидной причины, иррационально.