Читать книгу - "Вестники времен. Рождение апокрифа - Андрей Мартьянов"

Хозяин, направляемый чувством самосохранения, начал планомерный отход к двери в кухню. Сейчас находиться в общей зале стало не просто опасно, а самоубийственно. С интересом наблюдавшие за дракой служки, почуяв запах жареного прекратили ставки на победителя и порскнули прочь, уподобившись напуганным тараканам.

Атмосфера накалилась до такой степени, что у тяжело дышащего сержанта не выдержали нервы. Происходящего за спиной он не видел, и, соответственно, не мог даже предположить, что баланс сил нарушен и в действие вступила третья сторона. Франк издал низкий звук, приличествующий бочке с бродящим вином, и рванулся вперед. И плевать ему, что на нахальных физиономиях троих негодяев, посмевших обозвать его мамочку-старушку из маленького поместья Ле-Бей «лишайной сукой», а его самого «смрадным бурдюком с дерьмом» непонятно почему возникло радостное озарение.

Сицилийцы, светловолосые и жилистые потомки викингов, триста лет назад осевших на островах Средиземного моря, оказались людьми высокоморальными, что бы там не думал о них хозяин кабака. Разглядев, что толпа франков набросились на троих ничем не примечательных мессиров, mafia немедля приняла сторону побиваемых. О том, зачем обычно ходят в трактиры – то есть о вине и хлебе насущном – сицилийцы позабыли, решив не упускать такой случай размяться и постоять за справедливость: как так можно, семеро против трех?! Теперь будет тринадцать против семерых!

Радостно вопящие mafiosi рассекли строй франков надвое, оторвали дюжего сержанта от невысокого молодого мессира, с желто-синим гербом на тунике и отправили в затяжной полет через весь зал. Повторить подвиг Дедала с Икаром французу не получилось, ибо, как известно, королевские сержанты Франции летать не приспособлены. Лилейный громила тяжко приземлился на трактирную стойку, сокрушив ее в мелкую щепку, однако сумел встать на ноги и, решив не позорить Орифламму, вновь кинулся в самую гущу не на шутку разгоревшейся схватки. Сицилийцы встретили жлоба в кулаки.

Троица молодых дворян, послужившая причиной потасовки, тоже не оставалась в стороне. Первый, тот, что с гербом, орудовал голыми руками, сдирая в кровь костяшки пальцев о сизые французские рыла, рыжий атаковал дрыном, некогда являвшимся кухонным ухватом, а третий – постоянно выкрикивавший короткие, но звучные словечки на непонятном никому языке – вертелся шустрым угрем, одаривая противника ударами ног и неведомо где добытой небольшой сковороды. Под потолком легкомысленными бабочками порхали деревянные кружки, шипели в лужицах вина и потекшей из носов крови гаснущие свечи, раскалывались о стойкие черепа толстостенные мутные бутыли и вновь воспарил в наполненные чесночным запахом воздуся шестипудовый господин сержант, устремляясь в сторону кухни. Огорченный хозяин успел увернуться от сего громоздкого снаряда и шустро приласкал франка кочергой по загривку – сам виноват, не надо было начинать свару! Сержант уже не поднялся.

Армия Франции несла невосполнимые потери в живой силе – командир и еще трое валялись без чувств, пятого добил худощавый и горбоносый mafiosi с длинными волосами цвета льна, с размаху двинув в лицо прихваченным табуретом – костяшки носа издали немелодичный хряп, а тяжеленький табурет приказал долго жить, развалившись на несколько частей. Двух последних с азартом гоняли всей толпой по трактирной зале, пока те не прекратили активного сопротивления и не рухнули на утоптанный до каменной твердости земляной пол. Несколько пинков по чувствительным местам послужили последним аккордом бесславного разгрома. Французы теперь либо пускали красные пузыри, либо тоненько подвывали, в точности уподобляясь голодным щенкам.

Кабацкий пейзаж напоминал миниатюры из летописей, повествующих о явлении вандалов Гензериха в Рим. Бесчувственные телеса поверженных красноречиво вопияли к отмщению, Капитолий – стойка хозяина – пребывал в разрухе и запустении, Колизей, роль коего вполне могла выполнить упавшая с потолка люстра-колесо, смотрелся мрачно и навевал тоску, а Форум – единственный уцелевший стол – захватили варвары. То есть сицилийцы вкупе с ренегатами-нормандцами.

– Кто мне за это заплатит? – привычно запричитал хозяин, едва буря успокоилась, и сам же ответил на сей вполне риторический вопрос, изъяв у покоившегося на пороге кухни мессира королевского сержанта немаленький кошелек. Затем, прилежно обойдя остальные тела, трактирщик беспощадно повторил ту же процедуру. Судя по оказавшейся в руке тяжести, павшие франки увеличили достояние владельца кабака ливров на семь-девять. То есть в наличии четыре ливра чистой прибыли. Остальное уйдет в уплату плотнику и гончарам за новую мебель и посуду. Неплохо. Если так пойдет дальше и вояки-крестоносцы станут наведываться в трактир ежедневно, к концу года можно будет переехать из занюханного Джарре в Мессину, а то и в Рим, открыв в апостольском граде приличную тратторию!

Однако хороший тон обязывал хозяина и далее взывать к высоким небесам о разбое, разгроме и разорении, о том, что его несчастные дети пойдут по миру и умрут от голода, жена продаст себя в лупанарий, а ему самому открыта прямая дорога в монастырь, где и закончатся его скорбные дни в стенаниях и плаче.

– Zvizdets, – повторил красивое слово один из троих и победоносно глянул на соратников. Теперь в его интонациях звучали переливы флейт Виктории и громовые раскаты триумфа. Безнадежно начавшаяся драка окончилась сокрушительным поражением французов, а не появись вовремя компания местных, с гербами короля Танкреда Сицилийского на одеждах, трактирщик обирал бы сейчас не разукрашенных золотыми королевскими лилиями вояк, а приезжих с севера.

– Это точно, – согласился невысокий молодой человек с едва пробивающимися усами соломенного цвета. Он уже научился понимать смысл некоторых речений нового оруженосца.

Однако следовало отдать дань вежливости. Повернувшись к новым знакомым, светловолосый куртуазно склонился, приложив правую руку к сердцу: – С позволения благородных мессиров, представлюсь. Шевалье Мишель-Робер де Фармер из Фармера, герцогство Нормандское. Могу ли я узнать, кто пришел на помощь мне и моим спутникам с столь тяжелый час?

– Я же говорил – свои! – бросил прочим mafiosi длинный предводитель сицилийцев. – Что до меня, то я прозываюсь Роже из Алькамо, младшая ветвь герцогов Апулийских, потомков Танкреда Отвиля и Гильома Железной Руки… Может быть, присядем, мессиры? Кажется, после нашего веселья здесь уцелела пара скамей. Эй, хозяин! Только не говори, что вина не осталось! Кстати, шевалье, с чего вы вдруг решили поссориться с французами?

* * *

«Schweinheit und Frechheit» – «свинство и наглость», или, если изволите сменить наречия на существительные, «Свинья и Хам». Именно так Гунтер фон Райхерт частенько думал о своем новом приятеле – господине Sergee Kasakoff’е из России. И вовсе не потому, что Гунтер был немцем и фашистом – если по крови потомок семьи Райхертов действительно вполне относился к цвету германской нации, то по убеждениям никогда и ни в коем случае не примыкал к коричневатым голосистым парням из уголовно-политической партии с аббревиатурой НСДАП. И не потому, что сам являлся дворянином, с уходящей в глубину веков заковыристой родословной, а Казаков, это непонятное порождение XX–XXI веков, скорее всего являлся плебеем из плебеев. Гунтер относился к тем редким людям, которым было плевать на сословия, политику или национальность. Лишь бы человек был хороший. Однако…