Читать книгу - "Новая прошивка императора II - Николай Бутримовский"

по длинному английскому носу. А что касается аппетита — то император принял ваши идеи о продвижении в Азию.

— И то верно, Бернхард. Мне нужно взглянуть на карту — что это за место такое с варварским названием Пойраз?

— Это греческое слово, мой кайзер. — Фон Бюлов, услужливо, но одновременно сохраняя достоинство истинного немецкого аристократа, подошёл к одному из шкафов и снял с полки географический атлас. — Оно обозначает Северный ветер…

Интерлюдия l

Юрка

Жизнь в Москве оказалась не сахар. Юрка пришёл сюда в мае, пришёл не один, а вместе с дружной ватагой родичей, которые каждое лето жили в отходе, с подённой и иной работы. Вот и он, как подрос, увязался за отцом, старшими братьями и дядьями.

Да и год-то был особый — коронация! Новый царь ныне в России и все родичи радовались случаю побывать на празднике, да получить царских подарков. Радовался и Юрка, только обернулось всё страшной бедой. В давке его быстро оттеснило от своих. А затем толпа, словно бы превратилась безжалостного молоха, о котором Юрка слышал несколько раз от деревенского священника.

Тысячеглавое, тысячерукое и тысяченогое чудовище схватило его, стиснуло, сдавило нутро, не давая дышать… И бросило к бревенчатой стене торговой палатки, где шла раздача царских кровавых гостинцев…

Впрочем, это он уже потом про кровавые гостинцы услышал, а в тот момент ему повезло, какой-то крепкий мужик ловко выдернул мальца из удушающих объятий, а другие добрые люди затолкнули Юрку на крышу…

Отец и остальные исчезли, остался лишь дядька Федот из соседнего села, дальний родич матери. В давке он потерял двух сыновей и прихватил Юрку с собой, в горе уходя от ставшего местом жуткой давки царского праздника. Но гибель родных не могла отменить необходимость добывать пропитание себе и зарабатывать на прожитьё оставшихся на селе семей. Остановились они в каком-то месте-казарме — заставленной нарами большой зале-«сороковке»[3], которая была населена такими же крестьянами-отходниками.

Дядька пошёл на фабрику разнорабочим и пристроил племянника рядом. Саднящая душевная тоска по родным никак не проходила, лишь замещаясь на время усталостью от тяжёлой и опасной работы — в первый же день произошёл несчастный случай: молодого парня, всего лишь на три-четыре года старше Юрки, затянуло в приводные ремни, от которых вращались многочисленные станки и сильно переломало.

Повезло, что жив остался!

А ранним утром пятого дня снова всё изменилось, дядька Федот резко проснулся и поднялся на нарах, схватившись за голову и застонав:

— Болит… Пить…

Голос его был пугающе незнаком, но перепуганный Юрка бросился в коридор к баку с питьевой кипячёной водой. Одной кружкой дядька не удовлетворился и медленно, по стенке добрался до уборной, где извёл, наверное, целое ведро, плеща на лицо и обливая голову. А затем он посмотрел невидящим взглядом и спросил:

— Ты кто?

— Так я же племянник твой, дядька Федот. Что случилось? — Ответил Юрка и понял, что падает во тьму.

Он ощутил, как его душу пытается пожрать кто-то голодный, сознание медленно угасало, но откуда-то взялись силы бороться, и Юрка вернулся, выбросив упыря за край небытия. Открыв глаза, он снова увидел дядьку, который равнодушно стоял и смотрел на упавшего племянника, а через какое-то время спросил ещё раз:

— Ты кто? — и добавил непонятно, — Вир бист ду?

— Так Юрка я, — повторил озадаченный парень.

Федот молча кивнул и пошёл по казарменному коридору обратно в общую комнату-сороковку. Ничего не понимающий Юрка поспешил за ним. Оказавшись у своих нар, Федот, не разговаривая, собрал небогатые пожитки в мешок и также молча направился к выходу.

— Дядька Федот? Ты чего? — Юрка только и успел, что подхватить драные армяк, шапку и лапти, более у него ничего не было и босиком поспешил за родичем. — Мы куда? Только лишь устроились?

Но Федот молчал, а уже на крыльце повернулся и тихо сказал:

— Не ходи за мной.

Но Юрка не отставал, шёл за взбаламученным непонятной хворобой Федотом, к которому постепенно присоединилось ещё несколько отходников из их казармы. О чём-то посовещались, и дядька повернулся и махнул рукой:

— Ладно, пошли…

Жизнь изменилась.

Они поселились в глухих и опасных закоулках Хитровки, дядька вообще не обращал внимания на Юрку, занимаясь чем-то непонятным. А через два дня вокруг Федота собралась целая ватага таких же странных крестьян и рабочих, и ещё через два дня все оказались на панихиде по убитому в Сергиевом Посаде великому князю Сергею Александровичу.

— Они… мы истово молились, начали ещё за два дня до панихиды собираться с хоругвями, ходили по церквям. Дядька Федот ничего мне не объяснял, молчал, но и не гнал… Затем у них — у тех мужиков с окрестных сёл, кто был рядом, стало появляться оружие, я не понимал зачем. Да мне и не рассказывали, как другим.

— Кому другим?

— Среди выбравшихся из давки мужиков были и бабы и иные молыги[4], такие как я. Видел, что есть такие, кто тоже не понимает ничего, но все мы ходили на службы и потом также пошли в Кремль. Там провели несколько дней, кто-то из наших ходил по городу в других местах, а затем все собрались как на крестный ход и направились к царю.

— С оружием? — Хмурый следователь строго посмотрел в глаза потерянного Юрки.

— Да, прятали его в одежде, в ином тряпье, ружья были и левольверты.

— А ты что ж? Не понимал, что шли государя убивать?

— Так не говорил мне никто! — Закричал Юрка и неожиданно для себя всхлипнул.

Нервы подростка были на грани, слёзы покатились по лицу, а он вспоминал… Вспоминал и рассказывал, как шедшие плотной колонной мужики принялись молча выхватывать оружие. Как затрещали выстрелы и как начали со всех сторон наседать на колонну солдаты и казаки, как он, страшно испугавшись, бросился куда-то в сторону, как визжали немногие бабы в колонне. Как дядька Федот размахивал леворвертом и затем, после удара шашкой по голове, упал на камни. А следом завалился с лошади зарубивший его казак, получив в упор картечный выстрел.

Допрашивали Юрку долго, давая отдохнуть и часто начиная всё сначала. А затем, в очередной раз дверь допросной открылась и вошёл новый человек в гражданском платье, но с хищными глазами профессионального охотника на людей — за прошедшие две недели в заточении,