Читать книгу - "Анти-Горбачев - Сергей Тамбовский"

— Нельзя, — сурово отрезал Романов, — я должен быть в поле зрения охраны, а за рощей они меня видеть не смогут.

— Всегда так, — расстроенно ответила жена, — не жизнь, а сплошные ограничения свободы.

— Что же делать, — вздохнул Романов, — как говорится в одной французской поговорке — ноблесс оближ. Что означает «положение обязывает». Был бы я слесарем дядей Гришей с Кировского завода, ограничений меньше было бы, но и в Паланге мы с тобой вряд ли тогда отдыхали бы… по крайней мере не в президентском номере.

— Ну тогда пойдём на процедуры, — развернулась Анна назад, — встречаемся в столовой, да?

— Встречаемся в столовой, что там у нас сегодня на обед?

А по окончании лечебных процедур и обеда Григорий Васильевич прилёг отдохнуть в своём представительском номере и ему приснился такой вот странный сон…

-----

Яркий летний день, лужайка на задворках его родного дома в деревне Зихново, сам он, в возрасте примерно 15 лет, сгребает скошенное сено в копны, а из-за соседнего стога появляется Маша Симонова, дочка соседа дяди Пети и его первая и безответная любовь.

— Здравствуй, Гриша, — говорит она, улыбаясь.

— Привет, Машенька, — так же улыбаясь, отвечает он. — Помогать пришла?

— Нет, Гришенька, — говорит, продолжая улыбаться, она. — Я пришла сообщить тебе некоторую важную информацию, так что бросай свои вилы и иди за мной.

Григорий слегка удивляется современной лексике в устах деревенской девочки, но повинуется, и они оба уходят за стог — там, оказывается, стоит сарай из грубо оструганных досок, который не был виден сразу, даже и не сарай, а как всплывает в памяти Романова, павильон. Они заходят внутрь, там в одном конце висит экран, как в кинотеатре, а в другом стоит что-то вроде кинопроекционного аппарата.

— Кино мне собралась показать? — спрашивает Григорий. — Чапаева?

— Угадал, — отвечает она, — но полностью — я тебе не «Чапаева» и даже не «Великолепную семёрку» покажу, а сплошную документалку. История России с 1985 по 1991 годы.

— Почему России? — ухватился за эту оговорку Романов, — наша же страна называется СССР и отдельной истории России вроде бы не должно быть.

— Это пока СССР, — отвечает Маша, — а дальше будет Россия. Ты вопросы пока не задавай, а посмотри, что тебе тут приготовили. А потом определимся…

И она щёлкнула какой-то кнопкой, одновременно прикрыв дверь в сарай — на экран спроецировалось название «Перестройка и гласность в СССР», а затем пошла хроника… Романов честно досмотрел её до самого конца, до декабря 91 года, спуска флага СССР и передачи ядерного чемоданчика Ельцину, а потом спросил:

— Это что, всё так и случится?

— Абсолютно, — подтвердила Маша, — если ты не примешь некоторые меры.

— А со мной что будет? Тут про это ни слова нет.

— Про тебя могу так рассказать, в хронику, извини, не вошло. Из Политбюро тебя выведут в июне 85-го, да, это через три месяца случится, из ЦК КПСС исключат в августе того же года. И будешь ты дальше жить на заслуженной пенсии до самой смерти.

— И когда же смерть моя наступит, ты знаешь? — решил выяснить всё до конца Романов.

— Знаю, конечно, в 2008-м… ну что, нравятся тебе такие перспективы?

— Не нравятся, — потряс головой Романов, — а я могу что-то изменить?

— Ясное дело, можешь, — засмеялась Маша, — иначе для чего бы мы тут с таким трудом выстраивали мост между 1985-м и 2085-м…

— Так ты из будущего явилась? — наконец догадался он, — и как там у вас в будущем? На Марс полетели?

— Только беспилотники… если честно, нечего делать на этом Марсе. Но мы отклонились от темы — исходную информацию мы тебе выдали, если есть вопросы, задавай — у тебя есть пять минут.

— Конечно, есть, — встрепенулся Романов, — у меня тысяча вопросов, но попробую выбрать самые важные…

И он выбрал самые важные вопросы — когда точно умрёт Черненко, как будет решаться вопрос о новом советском лидере, что за проблемы возникнут на 4-м блоке Чернобыля, как можно разрешить вопрос с Афганистаном, как не допустить нефтяной демпинг в 86-м, что делать с космической программой и можно ли вообще как-то демпфировать национальные разногласия. На всё это Маша дала точные, но очень короткие ответы.

— Всё, время вышло, — сказала она, посмотрев на часы. — Прощай, Гриша… и помни, что я тебя потом всю жизнь любила.

За сим Маша вместе с несуразным павильоном растаяла в летнем мареве, а Григорий остался один посреди скошенного луга, где в соседнюю копну были воткнуты его вилы. А затем он проснулся в своём номере в отеле «Линас» и начал размышлять…

Глава 2. Киев/Алма-Ата/НИИ-8

1 марта 1985 года. Киев, ЦК КПУ, Советская площадь

У Владимира Васильевича Щербицкого был очень хлопотный день — три совещания друг за другом, ни на одном из которых не удалось прийти к единому знаменателю, а под вечер у него был запланирован вылет в Москву. С целью возглавить делегацию СССР в страну вероятного противника, в город Нью-Йорк, на сессию Генеральной ассамблеи ООН. Он не хотел и не добивался этой поездки, но так решило коллективное партийное руководство, с которым не поспоришь.

Окна его кабинета в здании ЦК Компартии Украины выходили прямо на Советскую, бывшую Михайловскую площадь и далее на парк Владимирская горка. Он постоял некоторое время у окна, собираясь с мыслями, и совсем уже было решил плюнуть на недоделанные дела и ехать в аэропорт, как зазвонила вертушка АТС-1. По этому номеру дозванивались самые значительные люди государства, поэтому Щербицкий немедленно вернулся в своё кресло и поднял трубку.

— Добрый вечер, Владимир Васильевич, — сказала трубка голосом Романова, — как поживаешь?

— Спасибо, Григорий Васильевич, — откликнулся он, — твоими молитвами. В Нью-Йорк вот собираюсь, на сессию ООН.

— Слышал-слышал, — ответил Романов, — серьёзная поездка, растёшь на глазах.

— У тебя какое-то дело? — спросил Щербицкий, — просто извини, но у меня очень мало времени остаётся до отъезда…

— Да, дело, причём очень серьёзное, — немедленно отреагировал Романов, — как бы это получше выразиться…

— Да хоть как-нибудь выразись, —