Читать книгу - "Норби - Андрей Валентинов"

Толпа валила к широкой лестнице, ведущей к выходу на привокзальную площадь. Я честно старался попасть в ритм, глядя в чью-то спину. По сторонам не смотрел, на здешнем перроне бывать уже приходилось и не раз. Высокие своды, стеклянная крыша, паровозная гарь, а если все вместе сложить — плохая копия Большого Центрального в Нью-Йорке. Там и воздуха побольше, и стекла моют регулярно.

Лестница была уже близко, и я решил, что на этот раз обойдется без приключений (кому он нужен, серый американец?), когда толпа внезапно колыхнулась.

— Легион Свободы! Да здравствует Польша!

По-английски, точнее по-американски, нью-йоркский говор ни с чем не спутаешь. Спина передо мною дрогнула, подалась в сторону.

— Польша! Польша! Польша!..

Сначала я заметил фотографа. Вспышка! Когда проморгался, фотографов было уже двое. Один опустился на колено, второй снимал стоя, широко развернув плечи.

Трое на ступенях, похожие словно братья. Молодые, плечистые, в светлых плащах нараспашку. У того, что в центре, в правой руке шляпа, в левой — маленький бело-красный флажок. У стоящего слева тоже флажок, но звездно-полосатый.

Голосил тот, что справа — уверенно, хорошо поставленным голосом. Наверняка месяц тренировался.

— Агрессия большевиков против Польши заставила всех честных людей мира вспомнить о том, что наши принципы следует защищать, если потребуется — с оружием в руках. Уже сотни американцев приехали в Польшу, чтобы вступить в Легион свободы.

Репортеры записывали каждое слово в блокноты, хотя такую речь нетрудно выдумать и самому. Все ясно, парни, как и я сам, отметились в Лондоне, где регистрируют добровольцев. Затем Париж, Антверпен — и морем в Гдыню. Франция держит нейтралитет, поэтому добираться приходится через Бельгию.

— Из Америки едут не только те, у кого польские предки. У всех нас общие пращуры — те, что сражались за независимость США. И сейчас настал час.

Снова фотовспышка, еще одна. Толпа обтекала слева и справа, но многие присоединялись, желая поучаствовать и, если повезет, попасть в кадр. Наверняка импровизацию тщательно готовили. И журналисты на месте, и фотографы. Полицейский-ажан, просочившийся через толпу, даже не думает мешать.

— Польша сражается! Польша не сдается! Польша Сталину не по зубам! Русские не пройдут!.. Русские.

Человека в плаще, но не светлом, а черном, я заметил слишком поздно. Не один я, даже полицейский не обратил внимания, слушая говорливого оратора. Из-под плаща выглянул короткий ствол. Я успел подумать, что самое время падать на пыльный бетон перрона.

Дах! Дах! Д-дах! Дах-дах!..

Падать я не стал, вовремя сообразив, что и затоптать могут. Повернулся, схватил поджидавшего сзади носильщика за плечо.

— Смерть фашистам! Смерть!..

Потянул за собой. Мы успели выбраться из толпы до первого отчаянного крика. Выстрелов я насчитал еще семь.

Д-дах-дах-дах! Дах!

Судя по голосу, немец, BMP-35. Я прикинул, что по этому поводу напишут журналисты, если, понятно, уцелеют.

Д-дах!

— Да здравствует Коминтерн! Да здравствует товарищ Сталин!

Да-дах!

* * *

— Скоро большая война, Норби. Мировая! А у Соединенных Штатов нет внешней разведки.

— А Отец-Миссисипи впадает в Мексиканский залив. Не надо меня агитировать. Это знаем мы, знает Конгресс. Президент тоже, представь себе, знает.

В тот вечер, где-то за месяц до отъезда Леграна в Европу, мы засиделись в моем кабинете. Секретаря я отпустил, поэтому кофе пришлось варить самому, вспомнив Никарагуа. Там этому хитрому делу меня учили бородатые сандинисты.

— Ты писал Президенту?

— Николя, я не имею права писать Президенту. Я отправил докладную начальству, начальство обещало разобраться. Если тебе интересно, доложили на самый верх. ФДР^[5] ответил: «Да, это один из моих постоянных кошмаров».

Разговор начался с мелочей. Обсуждали будущую поездку, намечали встречи, список вопросов, спорили, следует ли извещать посла или сообщить ему обо всем постфактум.

— Как только США вступят в войну, разведка появится сама собой. Есть название, есть будущий руководитель. Организация посла Буллита перестанет быть частной лавочкой и официально перейдет под руку Вашингтона. Зря что ли мы ее столько лет создавали? Точно так же поступают англичане, у них целых два проекта: бюро Кинтанильи и что-то невероятно секретное в Блетчли-парке. А у нас — «Ковбои». Их отчет ты читал не далее, как сегодня.

— Читал… А им можно верить, Норби?

Тогда я подумал и честно ответил «Не знаю». Теперь знаю. У нас нет внешней разведки.

* * *

К такси пришлось добираться через соседний переход. Сзади кричали, неистовствовал полицейский свисток, носильщик то и дело пытался куда-то свернуть, наверняка от избытка впечатлений. Я брел сквозь толпу, прикидывая какой акцент у стрелявшего. Не англичанин и не немец. Если окажется соотечественником, дело может принять интересный оборот.

Такси подъезжали к тротуару сразу по два. Я рассчитался с носильщиком и для верности пропустил вперед семейную пару с маленькой девочкой. Предосторожность, но бесполезная. Если захотят перехватить, то наверняка перехватят. Оставалось надеяться, что серый американец с большим чемоданом никого не заинтересовал. Не всеведущие же они! В паспорте — чужая фамилия, ее не знает даже мое начальство. В Лондоне в посольство я не заходил, телеграмм не посылал, никому не звонил.

Но все равно чуть не попал под пули. И кто сказал, что псих с немецким автоматом собирался убить именно парней с флажками? Я вовремя сделал шаг назад, кто-то стал на мое место.

— Мсье?^[6] Едем куда?

На этот раз с акцентом — полная ясность, шофер оказался русским. Немолодой, седатый с аккуратными усами и неистребимой военной осанкой. Этот здравицу Сталину кричать не станет. Не тот замес.

Я достал купюру покрупнее, вставил в щель перчаточницы.

— Приказ такой, полковник. Надо узнать, будет ли ехать кто-нибудь за вашей машиной. А если будет, то кто именно.

Русский не дрогнул лицом.

— Придется покружить, мой генерал.

— На ваше усмотрение, — подбодрил я. — Двигаемся в сторону Монмартра, а там определимся. В бой не вступаем, это разведка.

Губы под усами дернулись в легкой усмешке.

— Prikaz ponyal!