Читать книгу - "Фантастика 2025-149 - Сергей Хардин"

тишине комнаты был слышен только тихий, прерывистый звук его собственного дыхания. Он смотрел на меня не с сочувствием, а скорее с клиническим интересом.

— Ты думаешь, Вселенная просто злится на тебя? — его голос пугал леденящим спокойствием. — Нет, она не эмоциональна. Она — система, а ты — сбой в ней. И любая система стремится либо изолировать баг, либо устранить его. Ухудшение твоего состояния — это не наказание. Это поэтапное, системное удушение. Автоматическая процедура карантина.

Каору сделал паузу, и отпил давно остывший чай

— Рост энтропии — это даже не «проценты по кредиту». Это твой кредитный рейтинг, только в обратную сторону. Это числовое значение того, насколько ты токсичен для реальности. С каждым откатом ты загружаешь в себя всё больше «информационного шлака». Ты становишься ходячим складом аннулированной материи. И система это видит. Она видит, как твой личный «коэффициент ядовитости» зашкаливает. И в ответ она увеличивает ставку. Чтобы компенсировать риски, связанные с работой с таким токсичным активом, как ты, она вынуждена брать с тебя больше. Больше боли. Больше сил. Больше расплаты. Это порочный круг: ты пользуешься часами, чтобы стать более токсичным, а твоя токсичность заставляет часы причинять тебе ещё больше вреда.

— А время перезарядки? — тихо спросил я, уже почти зная ответ.

— Время перезарядки — это не отдых для часов, это карантин. — Каору нахмурился. — Система не просто так даёт тебе паузу. Она изолирует тебя, проводя аудит. Она анализирует масштабы ущерба, который ты нанёс, и вычисляет, можно ли вообще иметь с тобой дело дальше. Каждая секунда перезарядки — это секунда, которую Вселенная тратит на то, чтобы решить: стоишь ли ты того, чтобы с тобой заключали новую сделку, или ты уже безнадежен и подлежишь полной ликвидации. И с каждым разом этот «аудит» занимает всё меньше времени, потому что твое дело всё объемнее и ужаснее.

Он откинулся на спинку стула, и на его лице появилось что-то вроде мрачного восхищения.

— Самое чудовищное во всём этом — безличность процесса. Тебя не ненавидят, тебе не мстят. Ты просто невыгодный актив. И с тобой поступают по инструкции, пока наконец не станет ясно, что ты никогда не станешь прибыльным. И тогда…

Каору не договорил. Он просто смотрел на меня, и в его взгляде читался тот самый беспристрастный приговор системы, которая просто стремится к балансу, где я — единственное, что этому балансу угрожает.

Он замолчал окончательно. Атмосфера в комнате стала напряжённой. Звуки с улицы словно заглушило давящей тишиной. Он смотрел на меня уже не как учёный на субъект исследования, а как священник на смертника, идущего на эшафот.

— Рано или поздно, — раздался наконец его голос, — наступит момент, когда твой кредитный рейтинг упадёт ниже нуля. Когда уровень твоей личной энтропии достигнет критической массы. И тогда… — он сделал паузу, вздохнул и с грустью продолжил, — … тогда хронограф не просто перестанет работать. Тебе выставят окончательный счёт.

Он медленно поднял руку, сжимая пальцы в кулак.

— Ты перестанешь быть ненадёжным заёмщиком, и станешь просроченной задолженностью. И с просроченной задолженностью система поступит единственным логичным образом. Она тебя спишет.

Я замер, не в силах пошевелиться. Холодный ужас сковал мои конечности.

— Спишет? — глухо произнёс я.

— Полностью и безвозвратно. — Каору говорил мягко и тихо, но каждое слово обжигало, как раскалённым железом. — Твой «залог», тот самый идеальный слепок из точки А, будет конфискован. Его вернут в общий фонд реальности. А тебя… тебя, как источник неисправимого хаоса, аннулируют.

Каору встал и подошёл к окну, глядя на безмятежный уличный пейзаж.

— Это не будет смертью в привычном понимании, боли не будет. Это будет стирание. Сначала из памяти людей. Твоя соседка перестанет узнавать тебя. Ая забудет, что когда-либо пила с тобой кофе. Момо… — его голос дрогнул, — … Момо будет сидеть у чужих дверей, скуля от смутной тоски по хозяину, которого у неё никогда не было.

Он обернулся, и на его глазах наворачивались слёзы.

— Потом ты исчезнешь из документов. Твоя квартира окажется пустой и пыльной, как будто в ней никто не жил годами. Твои фотографии поблёкнут и превратятся в пустые листы бумаги. Твои победы, твои поражения, всё, что ты совершил, всё, чего достиг, даже в «основной» временной линии, будет переписано. Кто-то другой получит твоё повышение. Кто-то другой победит Хосино. Твоя война закончится без тебя. Ты станешь персонажем из стёртой строки в великой книге бытия.

Он сделал шаг ко мне и положил руку на плечо. Та внезапно показалась невыносимо тяжёлой.

— А в конце… в конце исчезнешь и ты сам. Не твоё тело, а твоё «я». Твоё сознание, твоя душа — всё, что делает тебя тобой. Потому что ты был ошибкой, грубой опечаткой в совершенном уравнении реальности. И система найдёт эту опечатку и вычеркнет её.

Каору убрал руку, закончив свой рассказ. В комнате снова воцарилась пронзительная тишина, более громкая, чем любой крик.

— И от меня… не останется ничего? — на удивление спокойно произнёс я.

— Ничего, — безжалостно, но без злобы, подтвердил Каору. — Кроме, возможно, одного. — Он указал на хронограф, который лежал на столе. — Их. Единственного доказательства того, что ты вообще когда-либо существовал.

— Значит, выхода нет? — задумчиво спросил я.

— Выход есть, — твёрдо сказал Каору. — Я уверен, что он есть. Но сперва нужно до конца разобраться в записях твоего отца. Мне почему-то кажется, что он пришёл к подобным выводам, и, вполне вероятно, нашёл какое-то решение.

Домой я добирался, как сомнамбула, прокручивая в голове различные варианты, но, единственное, о чём я пока знал наверняка — распутать этот клубок я вряд ли смогу, а вот разрубить — весьма вероятно.

Глава 24

Вечерние тени были длинны и причудливы, комната погрузилась в синеватую мглу, которую разрывали лишь полосы света от фар проезжающих автомобилей. Я неподвижно стоял посреди гостиной, а в голове у меня, словно заевшая пластинка, крутились слова Каору. Холодные и сухие, как математическая формула, они складывались в чудовищную картину.

Банк… Счёт… Кредит… Я не пользуюсь машиной времени, а беру в долг у самой реальности, и расплачиваюсь собой.

И Амано. Вот кто настоящий заказчик, даже не якудза. Я поморщился, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Он всё это время водил меня, как щенка, на поводке, прямо у края пропасти. Ждал,