Читать книгу - "Грот танцующих оленей - Клиффорд Саймак"

— Вы, молодой человек, в замешательстве, — заметил Джонатон.

— Более чем верно, — признался Латимер. — Ничего не могу с собой поделать, все спрашиваю себя, кому и зачем это понадобилось.

Джонатон кивнул:

— Да и большинство из нас, видимо, до сих пор мучаются тем же. В первые дни это всего болезненнее, но и впоследствии боль не исчезает. Вы продолжаете задавать вопросы и впадаете в разочарование, а то и в депрессию оттого, что не можете найти ответов. Естественно, с течением времени вы постепенно миритесь с действительностью, она уже не так беспокоит вас, не так раздражает. В конце концов, жить здесь достаточно приятно. Все наши нужды удовлетворяются, а от нас не требуют ровным счетом ничего. Мы делаем, в сущности, все, что нам заблагорассудится. Вас, разумеется, уже познакомили с теорией Инид о том, что мы находимся под наблюдением инопланетян, которые решили запереть нас здесь ради изучения?

— Инид говорила мне, что она не то чтобы верит в это всерьез, но считает такую теорию привлекательной. По крайней мере, подобное объяснение стройно и к тому же не лишено драматизма.

— Да, конечно, не лишено, — откликнулся Джонатон, — только не выдерживает критики. Каким, например, образом инопланетяне нанимают прислугу, которая столь прилежно заботится о нас?

— Действительно, — согласился Латимер. — А что, прислуга заперта здесь вместе с нами?

— В том-то и дело, что нет. Нет сомнения, что прислуга наемная и ей, вероятно, очень хорошо платят. Время от времени прислуга меняется, кто-то исчезает, а взамен появляется кто-то другой. Как осуществляется замена, мы не знаем. Уж за этим мы следили более чем пристально, все надеялись, что если выясним, то поймем, как отсюда выбраться, — только так ничего и не выяснили. При случае мы пытались подбить прислугу на откровенность — не слишком назойливо, конечно, — но тоже без успеха: держатся вежливо, а откровенничать не хотят. Закрадывается подозрение, что кое-кто из нас, не исключая меня самого, уже не очень-то и старается выяснить все доподлинно. Как поживешь здесь достаточно долго и прекратишь спорить с самим собой, покой этой жизни засасывает. С чем, с чем, а с покоем расставаться не хочется. Лично я не представляю себе, что бы я делал, доведись мне вернуться в мир, который я мало-помалу совсем забыл. Это, пожалуй, ужаснее всего: здешний плен так очарователен, что в него и влюбиться недолго.

— Но ведь, наверное, у кого-то остались близкие — жены, мужья, дети, друзья? Ко мне это, правда, не относится: я не женат, да и друзей немного.

— Странно, но факт, — ответил Джонатон. — Если у кого-то из нас и были семейные связи, то не слишком крепкие.

— По-вашему, выбирают только людей без крепких привязанностей?

— Сомневаюсь, что это принимается во внимание. Скорее, среди людей нашего круга просто нет таких, кто склонен к крепким привязанностям.

— Тогда расскажите мне подробнее о наших компаньонах. Вы упомянули, что занимаетесь философией. Я узнал кое-что и о некоторых других. А кто такой Андервуд?

— Драматург. И надо сказать, до того, как он попал сюда, его пьесы пользовались довольно большим успехом.

— А Чарли и Джейн?

— Чарли — карикатурист, Джейн — очеркист.

— Очеркист?

— Да. Специализировалась на темах, связанных с общественным самосознанием. Писала духоподъемные статьи для так называемых элитарных журналов, но иногда печаталась и в самых престижных изданиях. Чарли был известен на Среднем Западе. Работал в небольшой ежедневной газете, однако его карикатуры перепечатывали чуть не по всей стране. У него было уже довольно прочное имя, и может статься, он сменил бы жанр и перешел бы к более значительным работам.

— Значит, мы не все из этой части страны? Не все из Новой Англии?

— Нет, не все. Только двое — вы да я. Остальные из других регионов.

— Но всех нас можно отнести, с большей или меньшей натяжкой, к людям искусства. Притом мы были разбросаны по стране. Какими же ухищрениями они, кто б они ни были, заманили нас одного за другим в этот дом? Ведь, насколько я понимаю, все мы явились сюда добровольно, никого не похищали и не привозили сюда насильно?

— По-видимому, вы правы. Но как этого удалось добиться, понятия не имею. Предположительно какой-то психологический трюк, но что за трюк и как он осуществляется, не могу себе и представить.

— Вы назвали себя философом. Вы что, преподавали философию?

— В свое время да. Только не получал от этого никакого удовлетворения. Вдалбливать давние мертвые догмы юнцам, которые тебя и не слушают толком, — это, доложу я вам, работка не из приятных. Хотя их-то, наверное, не стоит винить. Философия в наши дни вообще мертва. Большая ее часть больна упрощенчеством и, мягко говоря, отстала от жизни. Нам нужна новая философия, которая помогала бы нам жить в согласии с нынешним миром.

— И вы создаете именно такую философию?

— Пишу кое-что с нею связанное. Но, признаться, с каждым прожитым здесь годом делаю все меньше и меньше. Не вижу стимула. Вероятно, всему виной здешняя покойная жизнь. Что-то во мне утратилось. То ли гнев испарился, то ли пропал контакт с миром, каким я его знал. Меня избавили от соприкосновения с повседневностью, я потерял с нею связь. Во мне теперь нет потребности протестовать, нет ощущения поруганного достоинства, и необходимость новой философии стала чисто теоретической.

— Вернемся к вопросу о прислуге. Вы сказали, что время от времени она меняется.

— Все довольно просто. Я упоминал, что мы следили за прислугой, но не могли же мы приставить к ней часовых на круглые сутки. А прислуга, со своей стороны, всегда в курсе всех наших дел. И замена персонала — одни уходят, другие появляются — происходит неизменно в наше отсутствие.

— А снабжение? Доставляются же откуда-то припасы! Это никак не может быть так уж просто.

Джонатон усмехнулся:

— А вы, оказывается, человек въедливый…

— Я заинтригован, черт возьми! Ведь как-то все это функционирует, и я хочу докопаться как. Может, стоило бы заглянуть в подвал? А что, если там туннели? Может, прислуга да и припасы прибывают через туннели? Конечно, идея как из шпионского романа, а все же…

— Что ж, может быть, может быть. Но если так, мы ничего никогда не установим. Да, припасы хранятся в подвале, но нас туда не пускают. Подвалом заправляет дюжий детина, к тому же он глухонемой или притворяется глухонемым. Он оттуда не вылезает, ест там и спит. И считается ответственным за снабжение.

— Выходит, в моем предположении нет ничего невозможного?

— Да, — отозвался Джонатон. — В нем нет ничего невозможного.

Огонь в камине угас, только несколько угольков еще теплились под слоем золы. В тишине, спустившейся на гостиную, Латимер различал подвывание ветра в ветвях окрестных деревьев.

— Об одном вы еще не знаете, — произнес Джонатон. — На берегу водятся большие бескрылые гагарки.