Читать книгу - "Продавцы теней - Ольга Шумяцкая"

Какие глупости! Лара встала и быстро пошла, почти побежала в сторону дома.

Ей открыл удивленный Ожогин. Он не заметил, как она ушла, думал, что дремлет в спальне. Он открыл было рот, чтобы упрекнуть ее за безрассудный поступок, но она потрепала его по плечу и просквозила в гостиную.

Везде вместо зеркал висели новые акварели. Кажется, это того же художника, что и пляжные истории, которые обнаружились утром в спальне? Две женщины на мосту, а мимо наперегонки летят их шляпы и чайка. Лара вспомнила начало фильмы «В сиянье грез тебя ищу». Там был рисованный задник с чайкой. Если она, Лара, на картине справа, то кокетка слева — Лиза Нарецкая, по сюжету обманщица и предательница. Когда съемки закончились, Лиза сбежала с оператором. Помнишь, душа моя? Лара говорила быстро и слегка невнятно, пытаясь скрыть от Ожогина лихорадочное состояние. Ожогин, подозрительно глядя на нее, объяснял, что коллекцию картин заказал еще в прошлом году. Прибыть она должна была к концу лета — к ее, Лариному, дню рождения, но два дня назад оказалось, что большая часть полотен уже в Москве. Так почему бы… Да, да, она все понимает, не надо лишних объяснений.

Лара прошлась по гостиной. Заметила, что Ожогин забыл снять зеркальную окантовку дверей, но успела отвернуться. Скорей к себе, в спальню, к бюро, налить сладкого кофейного ликера. Туда же, в хрустальный стакан, вылить второй синий флакончик. Выпить залпом. Внутри поднимется спокойный теплый ветер, готовый повлечь ее дальше от скучной кровати, ненужного теперь туалетного столика. В бильярдной есть еще ликер — это она помнила точно.

На стене в бильярдной красовался целый триптих — видимо, вместо дивного зеркала из венецианского стекла. Вальсирующая пара — фиолетовые и желтые мазки. На другом полотне — улыбающаяся дама сидит около бюро и вскрывает письмо. Цвет — фуксия и оранжевый. Далее — она же стоит на коленях около мальчугана в бескозырке. Краски — белая, синяя и жемчужно-серая. Не эпизоды ли это из «Рождества в Сингапуре», фильмы пятилетней давности, в которой Лара блистала? И платье это художник, помнится, притащил от Комиссаржевской. Лара вскинула руки, яко пава повела ими, потом откинулась спиной к бильярдному столу и устремила взгляд вдаль — все как тогда, в «Сингапуре», в пыльном павильоне, а потом на большом экране, который — Лара теперь поняла — всегда напоминал ей аквариум с черной водой и белыми рыбами. Все действия беззвучны и похожи на колебания трав. Теплый ветер распоясался внутри Лары и рвался наружу, влек ее в фильмовые эпизоды, где ей коварно улыбались двусмысленные любовники, падали подносы, раздавались выстрелы… Потом ей показалось, что она флиртует с титрами, оказавшимися не словами «владелец фильмы», а высокими блондинами в белых смокингах. Рассмеявшись, Лара уснула на кожаном диване, запрокинув голову и отбросив в сторону белую руку с бокалом из-под ликера. Так, чтобы оператору было удобнее снять ее позу волшебного угара.

Проснулась она в кромешной тьме. Микстура все еще действовала — тела Лара не чувствовала. Она усмехнулась мысли, что темень — это то, что идет после титров: совершенное отсутствие фильмового действия. Она встала и поняла, что идет в спальню Ожогина. Тот спал. Она прислушалась. Во сне он назвал ее Раинькой. Она подошла ближе. Его сон был тяжел, вязок, густо пах забродившим коньяком, коего вечером в непрекращающейся панике было выпито немало. Но Лара не заметила этого — впервые за многие годы она почти взлетела, едва прикоснувшись к Ожогину. И его подняла над влажной от пота простыней. Ожогин понимал, что происходит нечто дурное, неправильное, опасное, но не мог остановиться.

— Не сгорели, — прошептала она, взяла его руку и провела пальцами по живой коже губ.

Ожогин вздрогнул. Это была его Раинька, а не кинодива Лара Рай, надежно скрытая от мира под густыми слоями крема и пудры, которая иногда — по долгу многолетней близости — снисходила до него. Он чувствовал тогда ее напряжение, скуку, знал, что мысли ее витают далеко. Но сейчас его осторожно целовала та Раинька, которая десять лет назад умела светиться в темноте. Она повернулась к нему спиной, но приподнявшись на локте, он мог видеть, как нежно открывается ее рот, называя чье-то имя. Тихо, едва слышно. Уже много лет он боялся этого момента — боялся услышать чужие имена, скорей всего придуманные, принадлежащие случайным людям, которые, не ведая греха, попадают в персонажи фантазий. А может, и не придуманные.

А Лара между тем таяла в объятиях князя Дольского из «Рабыни Персии». Горячий ветер, что гнал ее весь вечер по полузабытым фильмам, добрался и до этой алчной мелодрамы, на которой в зале иной раз голосили в слезах даже крестьянские девахи, неизвестно каким образом очутившиеся в синема. Лара звала князя. Ожогин касался пальцами ее губ. Ларе казалось, что лицо ее занимает весь экран, что это не нос, щеки, брови, глаза, а некое азиатское селение — белые пески, черные сакли, застывшие фигурки согнутых старух. Было красиво и страшно. Белый песочный ветер застил экран. Лара начала всхлипывать. Теперь она пробралась в своих фантазиях к фильме «Стойкий солдат горькой любви». Там героиня преследовала возлюбленного на театре военных действий. У героини был пистолет, из которого ей пришлось отстреливаться от врага. Злясь на врага, Лара пришла в себя. Пистолет был и у нее. Кстати, подаренный не кем-нибудь, а Александром Скрябиным. На одном из светских раутов он играл специально для нее, а потом вдруг сделал странный подарок — пистолетик с крохотным изумрудом на рукоятке. Лара положила его в сафьяновый футляр и спрятала от Ожогина.

На рассвете Ожогин отнес Лару в ее спальню. Уже в постели Лара вдруг заметила, что над комодом висит еще одна картина: дама с неприбранной копной волос стоит у окна, спиной к художнику. Акварель сделана в разных оттенках серого, но что-то чернеет в глубине — там, куда смотрит дама. На облаке, едва видном в сгущении воздуха, чертыхаются киносъемщики. Микроскопическая сценка набросана черной тушью: штатив, оператор, коленопреклоненная дива, еще кто-то — не разобрать. А надо. Почему-то обязательно надо разобрать… разобрать… И Лара Рай наконец уснула.