Читать книгу - "Всевышнее вторжение - Филип Киндред Дик"

Вечером за ужином он заговорил с Элиасом Тейтом про Валис.

– Своди меня на него, – попросил Эммануил.

– Это очень старое кино, – покачал головою Элиас. – Очень старое.

– Тогда можно хотя бы добыть кассету? В библиотеке или ещё где. А что это значит – «Валис»?

– Всемирная Активно-Логическая Интеллектуальная Система, – сказал Элиас. – Это кино – сплошная выдумка. Его снял некий рок-певец в самом конце двадцатого века. Его звали Эрик Лэмптон, но сам он называл себя Матушка Гусыня. Для саундтрека была использована синхроническая музыка Мини, оказавшая большое влияние на всю позднейшую музыку, вплоть до современной. Эта музыка действовала на сублиминальном уровне, именно она доносила до зрителя большую часть заложенной в фильме информации. Действие развивается в альтернативных США, где президентствует человек по имени Феррис Ф. Фремаунт.

– Так что же всё-таки такое этот Валис? – спросил Эммануил.

– Искусственный спутник, проецирующий голограмму, которую там принимают за реальность.

– То есть фактически – генератор реальности.

– Да, – кивнул Элиас.

– А эта реальность, она настоящая?

– Нет, я же сказал, что это голограмма. Спутник может заставить людей увидеть всё, что ему только заблагорассудится. В этом и состоит главный смысл фильма, он детально исследует силу иллюзий и внушения.

Перейдя в свою комнату, Эммануил взял со стола полученную от Зины дощечку и нажал на квадратик.

– Что ты там делаешь? – спросил за его спиной Элиас.

На дощечке светилось короткое слово: НЕТ

– Она управляется правительством, – сказал Элиас, – так что нет смысла о чём-то её спрашивать. Я так и знал, что Плаудет подсунет тебе такую штуку. Дай её мне. – Он потянулся к дощечке.

– Зачем? – удивился Эммануил. – Пускай у меня останется.

– Господи, да ней же написано IBM, так прямо и написано большими буквами! Так что же ты хочешь, чтобы она тебе сказала? Правду? Да когда же такое было, чтобы государство говорило людям правду? Они убили твою мать и засунули твоего отца в низкотемпературный анабиоз. Какого чёрта, давай её сюда, и забудем об этом.

– Если забрать у меня эту дощечку, – не уступал Эммануил, – мне тут же дадут другую такую же.

– Да, пожалуй, что и так. – Элиас опустил руку. – Только ты не верь её россказням.

– Она говорит, что ты не прав насчёт Валиса.

– Это в каком же смысле?

– Она просто сказала «нет», а больше ничего, – пожал плечами Эммануил и снова нажал на квадратик.

ТЫ

– А какого чёрта это значит? – удивился Элиас.

– Не знаю, – признался Эммануил и тут же подумал: я всё-таки буду с ней разговаривать.

А ещё он подумал: она меня обманывает. Она танцует над тропинкой как болотный огонёк, уводя меня прочь, всё дальше и дальше, в глубины тьмы. А затем, когда тьма сомкнётся со всех сторон, болотный огонёк моргнёт и потухнет. Я знаю тебя, думал он дощечке, я знаю твои повадки. Я не последую за тобой, это ты должна прийти ко мне.

Он нажал на квадратик.

СЛЕДУЙ ЗА МНОЙ

– Туда, откуда нет возврата, – сказал Эммануил.

После ужина он провёл некоторое время за голоскопом, изучая драгоценнейшую из вещей Элиаса: Библию, изложенную в многослойной голограмме, каждый слой – своя эпоха. При такой подаче Писание образовывало трёхмерный космос, его можно было читать и разглядывать под любым углом. Меняя угол наблюдения, из него можно было извлекать самые различные смыслы; таким образом. Писание выдавало бесконечное количество непрерывно менявшейся информации. А ещё оно становилось изумительным, глаз не оторвать, произведением искусства; всю его толщу пронизывали золотые и красные сполохи, перемешанные с синими, как небо, прядями.

Цветовая символика была отнюдь не произвольной, но восходила к раннесредневековой романской живописи. Красный цвет символизировал Отца, синий – Сына, ну а золото, конечно же, было цветом Духа Святого. Зелёный означал новую жизнь избранных, фиолетовый – скорбь, коричневый – страдание и долготерпение, белый – свет, и, наконец, чёрный означал Силы Тьмы, смерть и греховность.

И каждый из этих цветов находил своё место в упорядоченной по времени голограмме Библии. В связи с различными сегментами текста образовывались, изменялись и взаимонакладывались сложнейшие послания. Эммануил никогда не уставал разглядывать эту голограмму; для него, как и для Элиаса, это была главнейшая из диаграмм, далеко превосходившая все прочие. Христианско-Исламская Церковь не одобряла перевод Библии в цветокодированные голограммы, а потому был принят закон, запрещавший их производство и продажу; Элиас изготовил свою сам, не испрашивая ничьего разрешения.

И это была открытая голограмма, в неё можно было вводить новую информацию. Эммануил не раз задумывался над этим обстоятельством, но к Элиасу с расспросами не лез. Он чувствовал, что здесь кроется какой-то секрет, что Элиас ему не ответит, так что нет смысла и спрашивать. Зато он мог при желании набрать на присоединённой к голограмме клавиатуре несколько ключевых слов из Писания, после чего голограмма разворачивалась так, чтобы подать выделенную цитату с наиболее удобной точки зрения. Весь текст Библии фокусировался на связях с напечатанной информацией.

– А что, если я введу в неё что-нибудь новое? – спросил он однажды Элиаса.

– И не думай о таком, – резко ответил Элиас.

– Но технически это возможно.

– Возможно, но так не делают.

Мальчик часто задумывался над этим разговором.

Он, конечно же, знал, почему Христианско-Исламская Церковь запрещает переводить Библию в цветокодированную голограмму. Приноровившись, можно научиться медленно, постепенно поворачивать временную ось, ось истинной глубины, таким образом, чтобы взаимоналожился ряд далёких друг от друга слоев и появилась возможность прочитать в них поперечное, новое послание. Ты вступал в диалог с Писанием, и оно оживало, становилось активным организмом, никогда не повторявшим свою форму в точности. Не трудно понять, что Христианско-Исламская Церковь стремилась держать Библию и Коран навеки замороженными. Если Писание ускользнёт из-под контроля, на монополии церкви будет поставлен крест.

Ключевым фактором было взаимоналожение, и ничто, кроме голограммы, не позволяло осуществить его достаточно тонким и эффективным образом. Однако он знал, что когда-то давным-давно этот способ расшифровки уже применялся к Писанию. Элиас, которого он попытался порасспросить, проявил явное нежелание обсуждать эту тему, и мальчик её оставил.

А год назад приключился весьма неприятный случай, приключился в церкви, когда Элиас привёл туда мальчика на четверговую заутреню. Эммануил не был ещё конфирмован, а потому не мог принимать причастие. Пока все прочие прихожане толпились у поручня, Эммануил продолжал сидеть и молиться. Пастор обносил прихожан дароносицей, обмакивая просфорки в освящённое вино и торопливо проборматывая: «Кровь Господа нашего Иисуса Христа, пролившаяся твоего спасения ради…» – и тут вдруг Эммануил встал со своего места и сказал, спокойно и громко: